семью.
Я кричу и кричу, а легче не становится. Сердце сковывают холодные цепи ненависти к самому себе. Когда из глотки лезут лишь хрипы, я валюсь на спину и смотрю пустыми глазами на облака. Нет. Точка невозврата случилась сегодня. Пришло осознание, но оно меня не освободило. Слабой и дрожащей рукой я достаю телефон. На той стороне молчат и ждут.
— Найдите его…
— Кого?
Даю имя, фамилию и краткую наводку. Закрываю глаза. На языке чувствую привкус крови и пепла.
— Живым?
— Естественно.
Гудки отзываются колокольным звоном в ушах, а затем они сменяются требовательной вибрацией. Мама звонит. Хочу в ее объятия, как маленький мальчик, и заснуть под ее колыбельную, но и для нее я стал разочарованием.
— Да, мам.
— Я думаю, милый, что Карина тебя обманывает, — голос ее дрожит возмущением.
— Вероятно.
— Я скину адресок, на который я тебе очень советую заглянуть, — мама вздыхает. — Желательно прямо сейчас.
— И что там?
— Там твоя Карина и ее… я даже не знаю, как культурно выразиться, милый… Пожалуй, не буду стесняться в выражениях.
Грубый матерок из уст мамы звучит чужеродно и дико. Если перевести ее ругательство, то выйдет “любовник”.
— Артур.
— Да, мам.
— Я тебе точно говорю, это не мой внук. Сердце меня никогда не обманывает.
— Но это не отменяет того, что у меня был контакт…
— Поэтому вам с Витой не мешало бы провериться, — шипит мама. — Ты, поди, заразу в дом притащил. Ты о чем думал?
— Да ни о чем я не думал, мам. Родился я таким. Тупым и бессовестным уродом.
— А еще тебе бы не мешало поговорить с отцом.
— Зачем?
— Ну, у вас есть теперь общая тема для разговора, — цедит мама каждое слово. — Возможно, хоть сейчас ты с ним сможешь наладить общение.
— Я оценил твой сарказм, — невесело хмыкаю я. — Он очень тонкий, едва уловимый, как кувалда, мам.
— А что? Тебе будет стыдно рассказать отцу о том, как ты снюхался с секретаршей? Ну, его же тоже надо предупредить, что у него, возможно, будет внучок от мелкой потаскухи с надутыми губами. Он оценит. У вас похожие вкусы на любовниц, Артур.
— Мам…
— Поговори с отцом! — рявкает она.
— Да что ты ко мне пристала?
— Замолчи и слушай. Я свой выбор сделала, и я не жалею о нем, как бы парадоксально это не звучало сейчас. Я чувствую вину лишь за то, что ты стал свидетелем той сцены. Мы тебе сделали больно, и я в том числе. И я прости меня за это. И поговорить тебе с отцом надо не о своей интрижке, а о себе, об обиде и злости, которая тебя ест на протяжении почти всей своей жизни. Тебе надо высказаться и не для того, чтобы простить отца, а для того, чтобы… защитить себя?
— В каком смысле?
— Я не знаю, как правильно сформулировать. Артур, жизнь она очень непростая, но она становится чуточку легче, когда можно себе позволить быть честным с тем, кто тебя обидел. Ты можешь быть честным и со мной, я ведь тоже тебя очень сильно обидела.
— Мам… — с уголка правого глаза скатывает едкая слеза.
— Да?
— Я люблю тебя, — к горлу подкатывает ком. — Господи, и прости меня… Мам… Я…
И тут меня накрывает. Я реву в голос, прижимая телефон к уху и не могу остановиться. Это рёв родом из детства. Маленький я смотрю на себя взрослого, и мне не верится, что этот мужик среди поля — я. Мне не нравится этот человек, я чувствую к нему отвращение и страх. Я хочу убежать, но не могу. Мама поет. Тихо и ласково, и мне кажется, что я чувствую ее теплую ладонь на голове.
— Мам… — шепчу я, когда меня отпускает под ее напевы, — она ведь не простит меня.
— Простить не значит остаться, милый.
И как же больно слышать эту простую истину. Прощение — не волшебное заклинание, после которого жизнь возвращается в прежнюю колею и отменяет все совершенные ошибки.
— Какое бы решение ни приняла Вита, ты должен с уважением его принять. Может быть, когда пройдет время, вы будете готовы поговорить… Я так понимаю, у вас так и не случилось разговора по душам?
— Нет.
— Ожидаемо, — разочарованно фыркает мама. — Ну, ничего, может, к старости разродишься. Явишься к ней, а у нее уже правнуки. Они спросят: “ бабушка, а кто этот старый, вредный и подслеповатый старик с клюкой?”
— Мам…
— А она, знаешь, что ответит?
— Что? — накрываю глаза ладонью.
— Она ответит с загадочной улыбкой… Кстати, у нее будут отличные зубные протезы, а ты будешь беззубым… Вот, она с загадочной улыбкой скажет: “не знаю, какой-то бездомный. Вынесете ему тарелку супа”
— Мам, ты перегибаешь палку.
— Думаешь?
— Да. Дай мне хотя бы вставную челюсть. Стыдно к бывшей жене заявляться беззубым. И как я буду говорить? Шепелявить?
— От супа ты не отказываешься?
— Нет, Вита хорошо готовит. Дай вставную челюсть, суп и клюку. Клюкой я ее мужа пару раз…
— Он будет мертв.
— Что? — поперхнувшись, откашливаюсь.
— Я тебя даю второй шанс вместе со вставной челюстью.
Я смеюсь. Тепло и тихо.
— На колени будешь вставать? — хитро интересуется мама.
— Чую, что у меня колени заклинит, — беззлобно усмехаюсь я.
— Но ты аккуратненько и подушечку прихвати. Да и будь готов, что Вита встанет и уйдет.
— Ну с моими-то коленями за ней не поползаешь, — недовольно цыкаю я.
— Да, милый, старость не радость, — мама вздыхает. — Ты поэтому колени и береги. Все, давай, сына. Мне бежать надо. Мне саженцы привезли. В прошлый раз все были с гнилыми корнями. Все, целую.
— И я тебя целую.
Через минуту получаю от мамы адрес. И я запоздало удивляюсь тому, а откуда она вынюхала про Карину и ее хахаля?
Глава 26. Лапуля и пицца с ананасами
Обычный панельный дом в спальном районе. Стучу по железной двери, которую открывает полуголый, патлатый парень. Лет двадцать пять, не больше. Тощий, весь в цветных татуировках и кольцом в носу. Видимо, у меня
