от которых они (по его мнению) могли происходить[192].
Когда дело касается подвигов отдельных женщин, подобных амазонкам, эпоха Возрождения предлагает несколько ярких примеров. Особенно впечатляют две женщины-воительницы, противопоставленные друг другу в утонченном тексте об отчаянной рыцарской храбрости под названием «Неистовый Роланд» (1532), написанном Лудовико Ариосто. Женщина-рыцарь Брадаманта влюбляется в сарацинского воина Руджьера и выходит за него замуж в финальной песне поэмы (после его обращения в христианство), когда он побеждает ее в схватке (что являлось ее условием). Сестра Руджьера, упрямая Марфиза, вскормленная львицей[193], идет дальше в своей закаленной боями свирепости: «[Она] любила лязг оружия и боевых скакунов, полет копий и стрел, кровопролития и близость смерти»[194]. Она одевается как рыцарь-мужчина, остается непобежденной, так и не выходит замуж и в конце концов поступает на службу в армию Карла Великого. Хотя рассказчик сравнивает ее с Пентесилеей[195], она не поддается «чарам Ахилла». Несмотря на золотистые кудри и красивое утонченное лицо, она воплощение свободного духа, который не подчинит себе ни мужчина, ни женщина: «Никому я не принадлежу – одной лишь себе»[196].
Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ. 1830 г.
Musée du Louvre, Paris.
Раненая амазонка. Фрагмент северного фриза Парфенона. 442–438 гг. до н. э.
Kunsthistorisches Museum, Vienna. Photo akg-images / Erich Lessing.
Оноре Домье. Амазонки. 1842 г.
Davison Art Center, Wesleyan University, Middletown, CT. Purchase funds, 1965. Photo M. Johnston.
Питер Пауль Рубенс. Битва греков с амазонками. 1618 г.
Alte Pinakothek Munich, Bayerische Staatsgemaeldesammlungen. Photo Scala, Florence / bpk, Bildagentur für Kunst, Kultur und Geschichte, Berlin.
Духовным потомком этих смелых женщин можно считать Марианну (олицетворение Французской Республики), изображенную на легендарном полотне Делакруа «Свобода, ведущая народ» (1830). Как и у многих других подобных амазонкам персонажей, символом физической силы Марианны становится обнаженная грудь: выставленная напоказ, она означает свободу от ограничений. Как замечает Марина Уорнер, особенно примечательна асимметрия позы героини, отсылающая к «соскальзывающей тунике», какую носили древние амазонки: «Подразумевается и функция груди как источника пищи (одну из них высвобождают для кормления), и дикая горячность, ведь в минуту борьбы амазонка не думает о том, как она выглядит»[197]. Больше сокрыты, но все-таки частично видны груди двух главных героинь изумительной литографии Оноре Домье «Амазонки» (1842), представляющей нечто среднее между военным парадом и спортивными состязаниями школьниц. Со времен классической Античности пересказывания греческих мифов оставляли место как для анекдотического, так и для возвышенного.
Последняя наша мифологическая нить связана с нападением амазонок на Грецию. Как мы уже замечали, непосредственно афинское участие в этом событии утратило свою значимость в постклассической передаче мифов – пропорционально упадку города-государства, идеологическим задачам которого эти рассказы служили. Однако образ амазономахии в переосмысленном виде – и порою перенесенный дальше от Афин, как основа обобщенного противопоставления «греки против (диких) негреков / цивилизация против варварства / личность против общества» – продолжал процветать. Другие трактовки этой темы едва ли могут соперничать с грандиозностью и пафосом динамичной, написанной маслом на дереве картины Рубенса «Битва греков с амазонками» (1618)[198]. В центре сюжета – мост, предположительно, над рекой Фермодонт (в Анатолии, на земле амазонок). По жестокости эта сцена, подчеркнутая обезглавленным трупом, чья кровь с края моста капает в заполненную другими телами реку, превосходит все прочие примеры, имеющиеся в древней художественной традиции амазономахии.
Новые и новейшие амазонки
Пожалуй, наиболее влиятельной фигурой среди современных интерпретаторов образа амазонок является Иоганн Якоб Бахофен (1815–1887) – филолог, антрополог и некогда профессор римского права в Базельском университете[199]. По мнению Бахофена, развитие человеческой культуры можно рассматривать как переход от гинекократического (управляемого женщинами) общественного строя к патриархальному. Стадия гинекократии, согласно этой теории, подразделяется на 1) фазу «Афродиты» – когда продолжение рода зависело от случайных сексуальных отношений, навязанных женщинам мужчинами, и 2) фазу «Деметры» – для нее характерны социальная организация, основанная на законных брачных отношениях, и преемственность по женской линии. Между двумя этими фазами, говорит Бахофен, существовала промежуточная – она соответствовала образу жизни амазонок и времени, когда женщины настаивали на своей независимости. Лишь после завершения всех трех фаз, ориентированных на женщин, общественное устройство пришло к превосходству «отцовской линии» – состоянию социума, при котором главенствовали мужчины.
Схематичная и умозрительная идея Бахофена о том, что гинекократия предшествовала патриархату, оказалась невероятно влиятельной – и не только в университетской среде. Ее подхватили, например, исследователи средиземноморской доисторической эпохи и отдельные сторонники феминистских взглядов[200] (не говоря уже о Фридрихе Энгельсе, который поставил Бахофена в один ряд с Дарвином и Марксом). Однако у основного тезиса Бахофена есть изъян: он полагается на крайне упрощенную версию мифа. «Все мифы, относящиеся к рассматриваемой теме, – писал он, – являются воплощением подлинных событий, произошедших с человечеством. Они представляют собой не выдумку, а исторические реалии. Истории об амазонках – действительность, а не поэзия»[201]. Однако правда состоит в том, что мифы – это скорее плод воображения, нежели «отражение» исторических либо иных подлинных событий и обстоятельств. Несмотря на восторженный прием идей Бахофена определенными кругами, в действительности «признаков матриархата в чистом виде не найдено в эгейской или ближневосточной праистории, и в таком виде… он не играет никакой роли в истории греческой религии»[202]. Следовательно, «амазонский» период развития человеческого общества практически недоказуем.
Другую попытку посмотреть на мифы об амазонках как на зеркало общественных реалий предприняла историк и фольклорист Адриенна Майор[203]. По ее мнению, древние сказания об амазонках не плод греко-римского imaginaire[204]; они отображают существовавшие объединения женщин, скакавших на лошадях и метавших стрелы, – воительниц, кочевавших по землям от Северного Причерноморья до степей Центральной Азии. Подход Адриенны Майор обрел множество сторонников, но и вызвал немало критики[205]. К сильной стороне автора можно отнести живость описаний и впечатляющие масштабы привлеченных данных, а к слабой – склонность соединять в случайном порядке древние и современные, мифические и исторические свидетельства. Но, допустим, мы сумеем найти компромисс между убедительными и неубедительными выводами теории Майор, заменив метафору отражения (эта идея лежит также и в основе аргументации Бахофена) метафорой преломления. В таком случае мы сможем признать не только частичное соответствие образа жизни мифических амазонок стилю жизни определенных древних и более поздних военных женских сообществ, но и «преломление» – преувеличение и избирательное высвечивание отдельных черт в ущерб прочим – как излюбленную практику мифа, при которой переживание и воспоминания о реальных явлениях адаптируются и переплавляются, становясь инструментом для осмысления происходящего в мире.
В XX и XXI веках мифы об амазонках продолжают будоражить умы. Так, один из акцентов делается на восприятие амазонок как всадниц. Связь между амазонками и искусством верховой езды иногда является лишь лингвистической: например, слово amazona в некоторых языках, в том числе испанском и современном греческом, означает «женщину-наездницу» (в отличие от английского amazon, которое обычно относится к сильной и мускулистой женщине). Но порой образ амазонки-наездницы идет дальше. Эффект, производимый атлетически развитым, красивым женским телом в сочетании с мастерством управления лошадью и символикой доспехов и оружия, использовался пропагандой нацистской Германии. Между 1936 и 1939 годами в кульминационный момент конного шествия в Мюнхене, в котором прежде значимую роль играли наездники-эсэсовцы, обнаженные «амазонки» – очевидно, будущие матери представителей «высшей расы» – проходили впечатляющей кавалькадой по территории дворцового комплекса Нимфенбург. Подобные представления, по-видимому, были направлены в основном на удовлетворение вуайеристских фантазий мужчин – не в последнюю очередь потому, что нацистская идеология держала на прицеле любые проявления гомосексуализма (как женского, так и мужского), чтобы своевременно искоренять пороки.
Ночь амазонок. Немецкий пропагандистский плакат. 1937 г.
Wikimedia Commons.
От подобных фантазий разительно отличается масштабами замысла научно-фантастическая повесть «Избери пути ее»[206], написанная Джоном Уиндемом еще
