по комнате, их стремление уничтожить это место и Феликссона было осязаемо. Было ясно — они пытались разнести комнату в пух и прах. Штукатурная пыль заполняла комнату белым туманом.
Феликссон снова уставился на Гарри.
— Харри Да Мур финоват! Он жаплатить!
Феликссон потянулся к цепи, и Гарри наблюдал, как штукатурная мгла развеивается фантомом, его спуск, зеркально воспроизводимый вторым фантомом, летящим с противоположной стороны, был нацелен на перехват цепи. Цепь, пораженная в точке пересечения траекторий призраков, разлетелась на части, оставив свисать с крюка обрывок около восемнадцати дюймов незакрепленного металла. От удара на лбу Феликсcона образовалась рана. Волшебник не был готов к такому. Он чертыхнулся и стер кровь с правого глаза.
Затем еще два фантома пошли на сближение, но не на оставшейся части цепи, а непосредственно на руке, державшей ее. Прежде чем Феликссон смог выпустить цепь, духи низверглись на его руку. Когда они встретились, фрагменты плоти, кости и металла разлетелись во все стороны. Ранив и обезоружив Феликссона, духи обязались продолжить разрушение греховного логова Карстона Гуда. Зашатался весь дом, пока призраки сотрясли его основы. Лампочка в центре комнаты вспыхнула с неестественной яркостью и так же быстро перегорела.
Гарри понял, что пора двигаться. Возможно, он был в двух шагах от двери, когда вторая татуировка, предоставленная ему Кэзом — предупреждающий символ на середине спины — послала сигнал, распространившийся по всему телу. Он развернулся как раз вовремя, чтобы отпрянуть в сторону с пути Феликссона, чьи губы были растянуты, обнажая зазубренные, измельчающие плоть зубы. Зубы Феликссона сомкнулись на пустоте, где двумя секундами ранее находилась голова Гарри, инерция протащила Феликссона вперед, и он врезался в стену рядом с дверью.
Гарри не дал возможности Феликссону наброситься на себя во второй раз. Он выскочил через дверь в коридор. Призраки были вне себя, они были повсюду, мечась туда и обратно. Они врезались в стены подобно невидимым молоткам. Вся штукатурка была уже сбита, обнажив под собой дранку. Доносившийся с другого конца коридора грохот разрушения наводил на мысль, что лестницу громят с тем же усердием, что и стены, но пыль и тьма сговорились ограничить обзор Гарри одним футом перед его лицом и не более того. Несмотря на звуки обрушений впереди себя, у него не было другого выбора, кроме как рискнуть.
Тем временем половицы стонали и выкручивались, выплевывая гвозди, удерживавшие их на месте. Гарри отважился пройти по ним на столько быстро на сколько осмеливался, мимо комнаты кожаных ремней, которая теперь представляла собой стену удушающей пыли, и продолжил идти по прыгающим половицам. Дранка поддавалась ударам призрачных молотобойцев еще быстрее, чем штукатурка. Гарри скрестил руки перед лицом, чтобы защитить его от осколков, пронзивших воздух. Он шел вслепую. В третий раз вмешалось прохладное присутствие, войдя в Гарри и заговорив с ним через кровь, громыхающую в ушах Гарри:
Назад! Сейчас же!
Гарри среагировал мгновенно, и когда он отпрыгнул назад, Феликссон пролетел мимо него с широко разинутым ртом, и из которого вырвался глухой вой, внезапно удалившийся. Ступени исчезли, и что-то в том, как ослабевал вой Феликссона, подсказало инстинктам Гарри, что под домом образовалась пропасть, в которую сверзся прихвостень Сенобита. Судя по далекому вою Феликссона, она была глубока, и, скорее всего, никто никогда не сможет выбраться из нее, если, вернее — когда, дом сложится и рухнет.
Гарри повернулся туда, откуда пришел. Он быстро и осторожно направился в заднюю комнату, стараясь не обращать внимание на обрушение коридора позади себя и исчезновение половиц в черноте, над которой он скакал.
К моменту его возвращения в комнату, пыль от штукатурки почти рассеялась, ее засосала пустота внизу. Между Гарри и дырой оставалось лишь ненадежное лоскутное одеяло из деревянных реек. Но, по крайней мере, теперь у него было четкое представление о своей последней надежде и единственной цели — окне. Уповая, что его ноги знают свое дело, он без происшествий пересек комнату. Перед окном оставался выступ, возможно, в четыре половицы, но по их виду было понятно, что они не задержатся надолго. Доски лишились уже почти всех гвоздей.
Гарри начал тянуть за светомаскировочную ткань, прикрепленную к окну. Она явно была приколочена к раме каким-то одержимым, но Гарри предположил, что это было сделано не один год тому назад, потому что ткань, хотя и была плотной, начала гнить, подвергаясь на протяжении нескольких летних сезонов очень высокой влажности, и когда он потянул за нее, материал порвался, как бумага. Свет из внешнего мира затопил комнату. Это был не прямой солнечный свет, но, тем не менее, он был ярким и более чем желанным.
Гарри выглянул в окно. До земли было далеко, а по обеим сторонам ничего не было. Водосточная труба пришлась бы как нельзя кстати. А пожарная лестница облегчила бы спуск еще больше. Но нет, он должен спрыгнуть и надеяться на лучшее. Он потянул за край окна, пытаясь поднять его, но оно было наглухо запечатано, поэтому он повернулся и оторвал одну из досок с пола, сузив выступ еще больше. Поворачиваясь снова к окну со своим оружием, он что-то заметил краешком глаза и оглянулся назад — он был больше не одинок в комнате.
Избитый, окровавленный и покрытый пылью, оскалив зубы и сузив глаза до прорезей испепеляющей ярости, там стоял бешеный пес Пинхэда — Феликссон и смотрел на Гарри. Несмотря на то, что Феликссон наверняка упал, он выбрался наверх, намереваясь закончить кровавое дело между ними.
— Ну ты натворил глупостей, Д'Амур… — пробормотал Гарри себе.
Феликссон так резво бросился к нему, что половицы, по которым он скакал, раскалывались. Гарри бросил доску в окно, разбил стекло и приложил все усилия, чтобы выбраться наружу. На тротуаре собралась толпа людей. Гарри уловил несколько фрагментов из их криков — что-то о том, что он сломает себе шею, что-то о том, чтобы достать лестницу, матрас или простыню — но, несмотря на все предложения, никто не двинулся, чтобы помочь, если вдруг пропустят момент, когда Гарри спрыгнет.
А через две секунды он мог бы, если бы был свободен, но Феликссон не собирался упускать добычу. Одним последним прыжком живое чудище преодолело пропасть между ними и схватило Гарри за ногу, вонзив свои пальцы, чья сила была явно усилена немилосердным сращением металла и плоти, глубоко в кровоточащие раны на бедрах Гарри.
Хотя Гарри испытывал ужасную боль, он не стал тратить оставшиеся силы, чтобы озвучить ее.
— Ну хорошо, придурок, — сказал он. — Прогуляешься со мной.
С этими словами он выбросился из
