не советовался, не пересказывал новости, не рассказывал свежие анекдоты, не подшучивал, не подкалывал меня.
Третий пункт не выразить словами, зато он очень хорошо ощущается. В том, как Юра смотрел на меня, появился холодок. Нет, это не было полное отчуждение, равнодушие или неприязнь. Однако ушел некий живой импульс, огонек, желание следить за мной взглядом. Если мы смотрели друг на друга, то в его взоре я не читала интереса, вопроса, ожидания или чего-то еще.
То был вежливый взгляд на едва знакомого человека, что-то сродни проверки эффективности. Так можно смотреть на стиральную машину, которую привезли из ремонта: станет работать, как раньше, или нет? На новую мебель: удобно ли сидеть на диване, не будет ли дискомфорта? Даже на собаку или кошку люди смотрят с большими эмоциями, чем Юра глядел на меня.
Но все это можно было как-то растолковать себе при желании, списать на мнительность, излишнюю восприимчивость (ясное дело, вызванную пресловутыми гормонами, чем же еще!) А вот того, что произошло в четверг вечером, уже ничем было не оправдать.
Когда мы уложили Ксюшу и уже лежали в кровати, собираясь выключить свет, я потянулась к Юре, чтобы обнять, поцеловать. Заниматься любовью мне не хотелось, хотелось просто тепла. Не знаю, как у других женщин в подобной ситуации, но у меня желание близости пропало, когда врачи стали говорить об угрозе прерывания беременности. Менялись приоритеты, появлялся страх за ребенка, опасения сделать что-то не так и навредить ему.
Приникнув к Юре, я вовсе не помышляла о сексе, однако он подумал иначе. Его реакцию нельзя было трактовать иначе, как ни старайся. Он едва не отпрянул от меня, лишь в последний момент немного затормозив. Лицо его исказилось не то страхом, не то брезгливостью.
Я опешила, а Юра, поняв, что среагировал слишком откровенно, нацепил на лицо выражение заботы.
– Милая, ты же знаешь, я всегда с радостью, но нужно думать не о себе, а о ребенке. Не обижайся, но… Доктор ведь запретил, помнишь?
– Помню, – холодно ответила я. – О ребенке я думаю не меньше, чем ты. Собиралась просто обнять тебя. Думаешь, это повредит малышу?
Юра, судя по всему, был раздосадован на себя за ошибку, которая повлекла за собой недоразумение. Он опять заговорил о том, как мы должны быть аккуратны, ведь я уже дважды ложилась в больницу на сохранение, но все это не имело значения. Уболтать меня ему не удавалось.
Слишком красноречиво он повел себя; я теперь знала наверняка, что муж меня не хочет, сама мысль об интимных отношениях со мной его пугает, выбивает из колеи. Тут-то и вспомнились прочие признаки, к которым следовало отнести еще и то, что Юра больше не подходит ко мне, чтобы обнять, прижаться, не целует на ночь и приходя с работы, старается держаться на расстоянии, не касаться.
Беременность – это лишь повод отказаться. Но ведь она закончится родами, и что же будет дальше? Юрин интерес ко мне вернется или…
Тут меня осенила еще одна мысль. Живот. Он не гладит меня по нему, не пытается понять, что там делает ребенок, ощутить толчки и движение. С Ксюшей он вел себя именно так, а этот малыш, кажется, был ему безразличен. Или это уже перебор, я себя накручиваю?
Так или иначе, в голову приходило только одно логичное объяснение. У Юры появилась другая женщина. Есть мужчины, которые во время беременности жены заводят интрижки на стороне, однако Юра точно таким не был.
Вы скажете, что жены всегда узнают обо всем последними; никогда нельзя быть уверенной в том, что партнер тебе верен, любой человек в определенной ситуации способен обмануть и так далее. Но я все же знала Юру больше десяти лет. Знала его характер, мироощущение, привычки.
Он не был ходоком, ловеласом, любителем гульнуть. Не оглядывался жадно на идущих мимо красоток, даже украдкой не следил взглядом. Темперамент его не был огненным: Юра не из тех мужчин, которым ежедневно, а то и несколько раз в день необходимы сексуальные упражнения.
Нет, тут другое, не просто физиология, не просто пар, который требовалось спустить. Я уже открыла рот, чтобы задать прямой вопрос, но передумала. Может, смалодушничала.
Что я стану делать, если Юра покраснеет, опустит глаза, примется бормотать что-то лживое и жалкое? Как мне себя вести? Даже уйти некуда – квартира уже продана. И потом, есть Ксюша, которая обожает папу. Есть нерожденный ребенок.
Мне было больно и гадко, но я не стала рубить с плеча. Отвернулась, погасила свой ночник. Сегодня и призрачные шорохи, стуки, голоса не могли отвлечь меня от горестных, тяжелых мыслей о возможном предательстве мужа.
Проснулась я с чугунной головой, никак не могла перестать прокручивать в голове вчерашнюю сцену и ее возможные последствия. Юра, даже при его нынешнем прохладном отношении, заметил и встревожился.
– Ты неважно выглядишь. Спала плохо? Что-то беспокоит? – спросил он. – Живот болит?
– Ничего, все нормально.
– Может, ко врачу тебя свозить?
Я смотрела на Юру и думала: «Неужели это правда? Ты предал меня, врешь мне в глаза, встречаешься с кем-то?»
Громко думала, отчаянно; странно даже, что он не услышал.
Когда муж ушел, я поплакала немного, а потом занялась привычными утренними делами: Ксюша скоро встанет, обязанностей матери с меня никто не снимал. Пусть тебе очень плохо, ребенок требует внимания и заботы.
После обеда позвонила мать, и я, неожиданно для себя, спросила, сталкивалась ли она с изменой – папиной или нового мужа.
– Кызым, что за вопрос? – удивилась мама. – У тебя проблемы с Юрой? Подозреваешь, что у него кто-то появился?
– Мам, ты можешь просто ответить? Я не хочу сейчас это обсуждать.
Она вздохнула.
– Был период, всего один, когда отец твой налево посмотрел. В точности я так никогда и не узнала, но почти уверена… Была у них на работе одна… Вертлявая такая, губки бантиком. Если бы я стала скандалить, требовать, заставлять его выбирать, кто знает, чем бы закончилось. Может, ушел бы к ней и потом просился обратно. Но я видела: для него это увлечение, а увлечения проходят. Оно и прошло, через полгода примерно. А был бы ультиматум, он бы, может, из упрямства выбрал ее, развелись бы мы, я бы его обратно не приняла.
– Почему не приняла бы, мам? Ты же, получается, измену простила, раз знала и молчала.
– Это другое, Лаура. Пока об этом не говоришь, пока вслух ничего не сказано, подозрения одни, то, считай, ничего и нет. Правильно люди говорят: меньше знаешь – крепче спишь. Да и
