class="p1">М е д с е с т р а (зажигая спичку). Спать надо.
Г о н ч а р о в (садится на другой стул). Мало ли что кому надо… (Глядя на нее.) Чудно, без шапочки. А я даже не знал, что у вас темные волосы.
М е д с е с т р а. Как это — не знали? А брови?
Г о н ч а р о в. Мало ли… А вдруг крашеные?
М е д с е с т р а. Некогда мне этой пошлостью заниматься.
Г о н ч а р о в (спокойно). Почему — пошлостью? Вот моя жена беленькая, а брови темные. Красит. Считает — идет. А тоже очень занята.
М е д с е с т р а. Здоровье — лучшая косметика.
Г о н ч а р о в. Само собой. Но брови здоровьем не перекрасишь.
М е д с е с т р а. Все это пустяки.
Г о н ч а р о в. А вы знаете, вы шапочку на лоб не надвигайте. Пусть будут видны волосы. Вам к лицу.
М е д с е с т р а. Нет, в самом деле?
Г о н ч а р о в. Уж можете мне поверить. (Усмехнувшись.) Зина беленькая и Зина черненькая.
М е д с е с т р а. А кто это — Зина беленькая?
Г о н ч а р о в. Я же говорю — жена. (Затянувшись папиросой, пристально смотрит на сестру.)
Пауза.
М е д с е с т р а. Что это вы меня так… рассматриваете?
Г о н ч а р о в. Как?
М е д с е с т р а. Точно на мне что-то написано.
Г о н ч а р о в. В том-то и дело, что не написано. Эх, Зиночка, вот скажите мне откровенно… Только без фокусов… (Берет ее за руку.) Башка разламывается. (Прижимается к ее руке лбом.)
М е д с е с т р а (отдернув руку, испуганно). Идите спать.
Г о н ч а р о в (удивленно). Да вы что?.. (Усмехнувшись.) Да нет. Я о жене. Вот и вы, наверное, мечтаете, чтобы у вас муж был стоящий. Не обязательно знаменитый, но стоящий. И я старался, Зина. Воевал — честно. Служил — благодарности есть, награды. Я, конечно, самый рядовой человек, но всегда старался. Делал что мог. Значит, можно было мною гордиться? Теперь такое дело — рука. Но ведь я же не пропаду. Нет, вы не думайте, я в ней уверен. Но, может быть, это нахальство с моей стороны так говорить? Может, я обязан рассуждать так: дескать, пусть лучше она сама по себе, а я — сам? Но, на мой взгляд, это дикость какая-то. Или, может, наоборот, эгоизм с моей стороны? Только вы — откровенно. Без этих слов: как вам не стыдно и все такое… Вы поймите — ведь я даже спичку зажечь сам не могу.
М е д с е с т р а. Что вы такое говорите? Ведь операция была всего пять дней назад.
Г о н ч а р о в. Правильно. Спичку зажигать научусь. Одеваться тоже. Даже левой рукой писать научусь. Но ведь я мужчина, Зиночка, поймите это. Я должен быть ей опорой, защитой, дома всю тяжелую работу работать. Починить что-нибудь — я. Поехали, чемоданы таскать — я. Обидели ее, дать кому-нибудь по морде — я. Да и не только… Обнять…
М е д с е с т р а. Ой, тише, что вы…
Г о н ч а р о в. Я как раз тихо говорю.
М е д с е с т р а (растерянно). Просто не знаю, что вам сказать.
Г о н ч а р о в. А чего говорить! Я и одной рукой так могу обнять, что косточки хрустнут. Да и вообще живые мы оба — вот что главное. А может, полагается думать иначе? Дескать, буду у нее как камень на шее и тому подобное.
М е д с е с т р а. Как вам не стыдно?
Г о н ч а р о в. Ну вот, я же просил — не надо говорить мне таких слов. Стыдно, не стыдно — разве в этом дело? Допустим, стыдно. А вот как вы на это дело смотрите? Может, вы думаете: «Ох и черствый же ты парень».
М е д с е с т р а. Как вам не стыдно?
Г о н ч а р о в. Заладила. Я же вам твержу — стыдно. А что дальше? (Погладил ей руку.) Эх вы, Зиночка… черненькая… И ничего-то вы мне сказать не можете.
М е д с е с т р а. Как — не могу? Все могу. Это вы совершенно женской души не понимаете. Знаете, какое у вас было тяжелое положение. Наш зав отделением — очень опытный хирург. Так он, как началось кровотечение, сразу же профессора вызвал. И оба решили: один выход — ампутация.
Г о н ч а р о в. Ничего себе выход.
М е д с е с т р а. Что же вы раньше-то?..
Г о н ч а р о в. Думал, обойдется.
М е д с е с т р а. Осколки надо удалять вовремя. Так что не жалуйтесь.
Г о н ч а р о в. Что же мне, танцевать, что ли, что он мне руку отрезал? Ведь Зина же!..
М е д с е с т р а. Что — Зина? Я тоже Зина.
Г о н ч а р о в. При чем тут…
М е д с е с т р а (агрессивно). При всем. Будете жить, как жили. Может быть, даже еще лучше. Потому что она чуть не умерла, когда вас оперировали. А теперь вы живы, и она счастлива.
Г о н ч а р о в. Откуда вы знаете?
М е д с е с т р а. Все знают. Видно же — любит. А любовь — это главное.
Г о н ч а р о в. Ну?!
М е д с е с т р а. Конечно.
Г о н ч а р о в. А покраснела-то как… Батюшки…
М е д с е с т р а (почти официально). Это не имеет отношения к делу.
Г о н ч а р о в. Правильно… (Посмотрев на обложку ее учебника.) Топографическая анатомия… Помешал я вам, да?
М е д с е с т р а. Ничего. У меня сейчас как раз перерыв.
Г о н ч а р о в (кивает на книгу). Трудно?
М е д с е с т р а. Очень.
Г о н ч а р о в. Молодец. Днем — в институте, ночью — тут. И сил хватает?
М е д с е с т р а. Приходится. Я уже на четвертом курсе.
Г о н ч а р о в. Здорово. Скоро врач.
Из палаты 42 выходит П р о з о р о в. Слегка согнувшись и придерживая правую сторону живота, он, не говоря ни слова, садится в коляску и уезжает.
(Еле сдерживая смех.) Царь.
М е д с е с т р а (так же). Сегодня ему швы сняли, завтра выписывается, а он все на коляске разъезжает.
Г о н ч а р о в. Привык к автомобилю.
М е д с е с т р а. А чего он на вас кидается?
Г о н ч а р о в. Это я на него кидаюсь. Если бы не Владимир Степанович, я бы его… На одну левую…
М е д с е с т р а. Завтра у него операция. Как он там?
Г о н ч а р о в. Спит.
П р о з о р о в возвращается в коляске. Не глядя, демонстративно отвернувшись, идет в палату.
М е д с е с т р а (Прозорову). Не спится? Дать снотворного?
П р о з о р о в. Зачем снотворное? Зачем вводить лишний яд в организм? Нужна тишина. (Уходит.)
М е д с е с т р а (тихо). Он прав. Идите.
Г о н ч а р о в. Чуть погодя. А то подумает — послушался его.
М е д с е с т р а (после паузы). А это верно, что у того больного, которому блокаду делают, жена… Ну, в общем…
Г о н ч а р о в. А тут все известно. Ну и ну.
М е д с е с т р а. Такого симпатичного человека и обманула… Я ее не видела, но уверена — наверное, нехорошая женщина. А он ее любит?
Г о н ч а р о в. В том-то и беда.
М е д с е с т р а. Вот почему-то так чаще всего и бывает. Плохих очень любят.
Г о н ч а р о в. А как же я? Значит, я плохой?
М е д с е с т р а. А что вы думаете?
Оба тихо смеются.
Ну, идите, а то этот дядечка с аппендицитом завтра старшей сестре пожалуется.
Г о н ч а р о в. Все равно пожалуется. (Кивнув медсестре, уходит.)
Медсестра погружается в чтение. Свет настольной лампы уменьшается, и мы видим лишь силуэт сестры. Зато стена становится прозрачной, и видно, как Гончаров ложится на свою кровать. Все погружается во мрак, пока луч света не освещает лицо Н о в и к о в а. Его глаза открыты. Он думает. И далее, когда он начинает говорить, то должно быть ясно, что его никто не слышит.
Н о в и к о в. Ночь… Неужели последняя?.. А вот Вася молодец, выжил. И учитель еще
