жизни.
Дрожащими руками извлекла любимые «Винстон» и простенькую красную зажигалку.
«Щёлк», «щёлк» — а огня всё нет. С пятого раза слабенький-слабенький язычок — но и того хватило, чтоб ухватить край бумаги. Затяжка — и табак потянулся алым, а в горло ударил приятный холод ментола и дешёвых смол.
Никотин действовал отрезвляюще, возвращал мысли на свои места. И — в том числе — напомнил о событиях минувшего вечера, о которых и забыть-то теперь нельзя — и вспоминать противно и тошно.
«Нет, — сказала она себе, — я всё сделала правильно. А теперь думай, женщина, — после следующей тяги».
Очевидно, Харьков придётся покинуть — и делать это не завтра, не через пять дней — а чем быстрее, тем лучше. Куда она хочет сбежать? Ай, не важно: пока сойдёт любой пригород, за ним — ещё один, и ещё. А оттуда — куда-то к югу, в ту же Одессу: там людей много, и лето сейчас, курорт. Сложнее всего найтись.
Из вещей — вот, рюкзак любимый, хороший, чёрненький. В него и одёжка, и клавиатура, и планшет должны влезть.
«А, точно — стряхнула пепел, — наличка».
Деньги необходимо снять, и сделать это, пока сама ещё в Харькове: засветись её карточка в любом другом месте, вся затея с побегом — ну, бесполезна: сразу вычислят.
Побег только в фильмах даётся легко, в жизни — всегда продумать миллион тонкостей, и нигде не слажать.
А что, если всё обойдётся?.. Что, если она преувеличивает?..
Снова затяжка — и с силой ударила в стену: «Нет». Не преувеличивает. Случившееся более, чем реально. И на эмоциях. И вообще необдуманно. Ну, почти.
Ну, как. Конечно же, она думала. И перчатки, и через подушку, и осторожно ушла — но всё ещё, в любой момент где-нибудь могла проколоться, и чем быстрее исчезнет сейчас, тем всё будет лучше.
Лучше. Надёжней.
Живее.
Кристина не то кашляла, не то смеялась, головой замотала. Да, да, да, она выбрала жизнь, ни меньше, ни больше. Ради жизни, ради добра. Ради того, чтоб всё было классно. Просто теперь… Ну, ей нужно время. Да, время: хотя бы неделя где-то внигде, побыть для себя, для своих мыслей и ощущений. Развеяться и расслабиться.
Затушила окурок в пустую жестянку рядом с собой: пепельницы-то у неё расставлены везде по квартире. Ну, на случай таких вот срывов, когда курить хочется больше, чем думать, где именно посидеть.
Значит, сначала — на электричку. Потом — на чужой вокзал. Дальше — любой магазин, новый номер, планшет и кафешка. Закажет машину — и на юга.
«Да, — кивнула, только сейчас выдохнула, наконец успокаиваясь, — теперь это звучит, как план».
… Она не включала свет, просто доползла до постели в спальне — и рухнула в забытье. Поспит пару-тройку часов — и бегом на вокзал. Навстречу иной себе.
Михаил
Фотография на надтреснутом экране мобильного: высокий худощавый мужчина в бежевой куртке и потрёпанных джинсах. Зачёсанные тёмные волосы, чуть крючковатый нос. Он улыбается. Улыбается и держит на руках девочку в сизом платье. У девочки длинные волосы, как у папы, сама — в чулочках и башмачках. Она смеётся и машет зрителю ручкой. Рядом с отцом и дочерью — её мать, и она опускает взгляд. Светлые пряди немного мешаются, падают, скрывая загрубевшую, со шрамами от ожогов часть лица.
Все трое стоят на фоне нескольких пальм, а за пальмами — невысокие скалы, наверху которых угадывается зелень травы.
— Ну, собирайся.
Девочка отложила мобильный, оправила школьный рюкзак.
— Я точно не могу взять смартфон?
Михаил опустился к дочери, взял её за руки, внимательно посмотрел в глаза.
— Помнишь, что я тебе говорил, медвежонок? Никакой техники на курорте!
Та опустила взгляд и поджала губы. Оправила подолы платьица, такого же, как на фотографии.
— А друзья?.. Как мне с ними общаться?
Отец вздохнул, покачал головой.
— Вот вернёшься — и всё-всё-всё им расскажешь. Только представь: целую неделю без них — и сколько радости будет тебе от встречи!
— До-о-о-олго! — дочь протянула обиженно. — Зачем радоваться потом, если можно сейчас?
Мужчина ответил новым тяжёлым вздохом. Поднялся, встал над девочкой.
— Идём, — протянул руку. — Машина готова.
— А мама нас встретит уже там?
— Да, — он ответил твёрдым кивком. — Твоя мама нас уже заждалась, медвежонок, и чем дольше мы собираемся, тем ей грустнее.
— Ну… — она опять потупила взгляд и поджала губы, — ты иди. А я… Я тебя догоню.
Тот улыбнулся.
— Ну, тогда я просто сделаю вид, что ты у меня самая умная и конечно же меня слушаешься, — и подмигнул, скрылся в дверном проходе.
Девочка ещё какое-то время сидела и смотрела на надтреснутый экран телефона — и то тянулась к нему, то одёргивала ладонь, била себя по руке. Снова покосилась на дверь спальной — и, зажмурившись, сгребла мобильный к себе. Скоренько затолкала его в рюкзак.
Дальше — поднялась, оправила платьице и заспешила на улицу. Только в коридоре остановилась, глянула на плотно запертую белую дверь с плакатом: «STOP DO NOT ENTER» и красным крестом под ним.
— Я ненадолго, Роза, — коснулась ладошкой надписи. — Мы скоро вернёмся — и я тебе всё-всё-всё расскажу.
***
Михаил ждал в машине. Поправил зеркало заднего вида, кивнул впрыгнувшей дочери.
— Пристегнись, — назидательно. — Иначе никуда не поедем. Ничего не забыла? — добрый смех.
Девочка поджала губы — и показала язык. Но просьбу выполнила: покопашилась немного, завернулась в ремень.
— А мы скоро приедем?
Снова смех, опять покачал головой.
— Околица аж под Одессой. А мы где с тобой?
— Межгорье!
— Вот считай, — хмыкнул, заводя мотор.
Новенькие «Жигули» заурчали, затарахтели. Довольная девочка сложила ладони на колени, выпрямилась — и тут же сложила локти, повернулась к окну.
— Маша едет в Околицу, — сказала она себе.
— Да-да, медвежонок, — не оборачиваясь, бросил отец. — Всё так, как ты и просила. Из всех курортов ты заставила нас ехать в самый сомнительный.
— Но тебе ведь там тоже нравилось!
Михаил на эти слова только вздохнул. Чего не сделаешь ради любимой девочки?
Да и… Всё-таки им нужно встретиться всей семьёй.
Николай
Он никогда не любил Киев — и, стоило ему закрыть сессию, тут же закрыл все дела с
