иметь большее значение, чем если б оно было возбуждено христианином. Как легко уговорить женщину и еще к тому же изуверно-верующую, живущую в удушливой атмосфере монастырских стен! Кунигунда тем более поверила клевете на евреев и их письменность, что она исходила из уст бывшего еврея, который должен знать их привычки и злодейства, особенно же его уверению, что после уничтожения еврейских книг все евреи постепенно перейдут в христианство.
Пфеферкорн легко получил от изуверской царственной монахини все, что он хотел. Она дала ему настоятельное письмо к своему брату-императору, в котором она заклинала последнего прекратить еврейские поношения христианства и издать приказ об отнятии у них всех книг, за исключением Библии, и о сожжении последних, так как иначе грехи богохульства, ежедневно совершаемые евреями, упадут на его коронованную главу. Снабженный этим письмом, Пфеферкорн тотчас же направился в Италию в лагерь императора, находившегося тогда перед Падуей в походе против венецианцев.
Фанатическому письму Кунигунды и устной клевете Пфеферкорна удалось вынудить у Максимилиана, который, будучи по горло занят тогда войной и дипломатическими осложнениями, не имел времени в достаточной степени обдумать это дело, мандат (от 19 августа 1509), в котором он предоставляет крещеному злодей полную власть над евреями. Он должен был иметь право повсюду в государстве просматривать еврейские книги и уничтожать все те, содержание которых направлено против Библии и христианской веры. Однако священники и члены магистрата должны были присутствовать при этом. Евреям этот мандат строго предписывал под страхом тяжких телесных и денежных наказаний не оказывать никакого сопротивления и показывать свои книги для просмотра.
Торжествуя, спешил Пфеферкорн назад в Германию с письменным полномочием императора в руках, делавшим его господином над евреями, чтоб устроить охоту на еврейские книги или еврейские кошельки. Свое, обещавшее стать прибыльным, дело он начал с самой значительной тогда немецкой общины, Франкфурта, где было много знатоков Талмуда, следовательно, много экземпляров его, а также состоятельных евреев. Там лежали для продажи также тюки еврейских сочинений чужих типографий, накопившиеся во время ярмарки. По предложению Пфеферкорна, магистрат собрал всех евреев в синагоге и объявил им приказ императора выдать свои книги.
В присутствии трех священников из монастыря Варфоломея и двух членов магистрата были сейчас же конфискованы все молитвенники, находившиеся в синагоге. Это было как раз накануне праздника кущей (пятница 28 сен 1509). По собственной власти, но с указанием, что он и на это был уполномочен императором, Пфеферкорн запретил посещение синагоги на время праздника; он имел в виду производить тогда обыски домов, так как ему важно было захватить экземпляры Талмуда, которые каждый знаток держал у себя дома. Однако присутствовавшие священники не были так беспощадны, чтоб превратить праздник евреев в печаль, и отложили этот розыск книг у отдельных лиц на следующий понедельник. Как вели себя евреи? То, что они осмелились протестовать против этого насильственного вмешательства, говорит за наступление новой эпохи. Ояп уж более не сносили терпеливо, как прежде в Германии, ограбления, расхищения и даже смерть. Они сослались на свои права, подтвержденные также императорами и папами, обеспечивавшие им религиозную свободу, что заключает в себе и обладание молитвенниками и учебниками. Ояа требовали отсрочки конфискации книг, чтоб апеллировать императору и в верховный суд. Правление франкфуртской общины тотчас же послало депутата в Ашафенбург к курфюрсту и архиепископу майнцскому, Уриелу фон-Гемингену, чтоб побудить его, которому было подчинено немецкое еврейство и к округу которого принадлежал Франкфурт, запретить духовенству соучастие в несправедливом деле. Когда Пфеферкорн в понедельник (1-го октября) начал обыск, евреи так энергично протестовали против этого, что он был отложен, пока совет не примет решение по этому поводу, должен ли быть удовлетворен их протест или не Решение глубокомудрого магистрата было неблагоприятно; но в тот момент, когда было приступлено к конфискации, прибыло послание от архиепископа, запрещавшее священникам помогать Пфеферкорну. Этим было расстроено покушение, так как члены магистрата также отказались от этого дела, раз они узнали о сочувствии евреям и со стороны высшего духовного сановника. Однако евреи не успокоились на этом. Хотя они не знали, что за спиной Пфеферкорна стояли могущественные доминиканцы, однако они догадывались, что еврейские враги пользовались этим отъявленным злодеем, чтоб вызвать гонения на них. Они немедленно отправили одного делегата к императору для защиты своего дела, а другого в ближние и дальние немецкие общины для устройства в следующем месяце съезда, на котором были бы совместно обсуждены меры предотвращения опасности и собраны деньги.
На момент казалось, что это, столь мучительное для евреев, дело принимало благоприятный для них оборот. Совет Франкфурта держался сносно; он наложил во всяком случае арест на книжные тюки еврейских книгопродавцев и запретил их продавать. Благоприятнее всего для них было поведение архиепископа майнцского. Из чувства ли справедливости (он был справедливый человек), из дружественного ли отношения к евреям, или из отвращения к доминиканскому вынюхиванию еретиков (он был причастен к гуманистическим стремлениям и был врагом слепой веры и религиозного усердия), или, наконец, из ревности, что император вторгнулся в его права и передал такому негодяю право духовного суда в его округе — как бы то ни было, Уриел фон Геминген прямо стал на сторону евреев. Он тотчас же послал письмо к императору (5 окт.), в котором слегка упрекал его, что он предоставил в этом деле полную власть такому невежественному человеку, как Пфеферкорн, заявлял, что, поскольку он знает евреев его округа, нет подобных ругательных и враждебных христианам книг, и намекал, что, если император настаивает на расследовании и конфискации еврейских книг, он должен доверить это специалисту. Он так ревностно вступился за евреев, что тотчас же сообщил своему поверенному при императорском дворе, фон-Гутену, о своем письме к императору и убедительно просил его помочь евреям, чтоб их просьба могла быть удовлетворена императором. Чтоб не выдать своего пристрастия, архиепископ пригласил Пфеферкорна в Ашафенбург и объяснил ему, что привезенный им от императора мандат содержит формальную ошибку, вследствие чего недействителен, так как евреи могут оспаривать его законность.
В этой беседе впервые всплыло имя Рейхлина; неизвестно, было ли указано на него сначала Пфеферкорном или архиепископом. При этом именно обсуждалось обращение к императору с просьбой назначить судьями над еврейскими книгами Пфеферкорна и еще Рейхлина (а также Виктора из Карбена). Деятельный выкрест опоясал тотчас свои чресла, чтоб начать второе путешествие к императору. Вез сомнения, он сначала известил об этом своих покровителей, кельнских доминиканцев, и получил от них новые рекомендательные письма к императору. С их согласия Пфеферкорн должен был предложить императору лучшего среди христиан знатока еврейского
