Что у нас брать-то? Библию?
– А ты ничего! – здоровается самый большой и самый плешивый. Со мной.
Подходит и голову мою за волосы поднимает.
А я в этот момент чехол расшнуровываю, в который ружье упаковано, так что терплю. Глаза вываливаются от возмущения, зубы скрипят. Но терплю.
Терпение – есть великое благо.
Короткий ежик светлых волос пытается вытечь из пальцев бандита. Слишком скользкая и редкая у меня шевелюра. Перед отъездом Литиция постригла мне голову под минималочку. И прическа успела отрасти лишь слегка.
– Чувствуйте себя как дома. Берите все, что нравится! – разрешаю разбойникам, путаясь в веревках.
– Ребята, монашка! – отвечают мне, наклоняясь ближе. И похабно смеются, – Повеселимся! Что там под рясой?
Так далеко моё гостеприимство не распространяется. Пацифизм – дело не для слабонервных.
Фиксирую его руку и рывком перебрасываю через себя.
Прямо в костер.
Пробиваю в яблочко, так сказать!
Плешивый кричит и катается по земле, сбивая огонь.
Вот бы Огаров Гимн России с таким же воодушевлением пел!
–Валите уже, к чертям! – рычу на остолбеневшую Марису, прижимающую к себе сына. Она все еще висит, как Windows после обновления.
А наш водитель тыкв уже сверкает пятками и, кажется, даже телегу бросать не планирует. И усердно её уталкивает в лесочек.
Ко мне же бегут все наши гости разом.
Черт, надо будет потренироваться ружье вытаскивать побыстрее и незаметнее, а то мне сейчас помогут.
Над ухом жужжит сталь.
Черт, черт, черт… тысяча чертей!
Второй выпад отбиваю дулом почти двухметрового ружья.
– Стоять!!!– огромное оружие в моих руках смотрится впечатляюще. Но тянет к земле. Трицепсы у меня пока плоховаты. Может его на подставочку надо ставить?!
Нападающие послушно замирают.
Терробайт чертей! Его еще зарядить нужно!
Так и знал, что буду использовать ружье вместо дубины!
Нет, чтобы сразу мачете себе купить!?
– Уходите, мы мирные люди! – приказываю, переводя дуло с одного на другого.
Бандиты переглядываются. Подмигивают друг другу и крутят руками. Коммандос на выпасе.
Тот, что подпалил подштанники в костре, злобно плюёт в мою сторону.
– Оно хоть заряжено, малышка? – интересуется он, переминаясь с ноги на ногу. В сумерках отчетливо сверкают его зубы. Железные, скорее всего.
Откуда ты такой умный, спрашивается, с топором наперевес?!
Ответить не успеваю: гады идут на меня.
Один против пятерых?
Почему ограбление стремительно превращается в бойню?
– Живым не дамся! – сбиваю ближайшего ударом в грудную клетку. Центр тяжести у «Эпика» просто великолепен. Прикладом добиваю упавшего в спину. И с криком: – НА БЕРЛИН! – прыгаю на него сверху, переламывая позвоночник массой своего тела.
– Она ненормальная!!! – кричит подбегающий бандит, замахиваясь на меня мечом.
– Я – ОН, – откатываюсь в сторону. Костра, к сожалению. Юбка тут же вспыхивает. Встаю на одно колено и прицеливаюсь в самого–похожего–на–главаря мужика. Он выше, умнее мордой и не машет оружием, как гибидедешник на перекрестке. И нажимаю курок.
А ружье стреляет.
Опа.
Что там насчет оружия, которое стреляет в конце каждой пьесы? Или я два дня с заряженной пушкой по городу мотался?!
А у него предохранителей нет.
Короче, даже я в ахуе. Не то что бандиты.
Для полной картины в небе сверкает молния, грохочет гром и начинается дождь. Сильный. Непроглядной стеной.
Я промокаю насквозь за полсекунды и радостно смеюсь.
Да это ж кара небесная!
И лучший дождь в моей жизни!
Я когда-то хотел умереть?
Забудьте!
Жизнь – офигенная штука!
– Валим, братва! Она одержимая! – делает правильный вывод распластанный подо мной грабитель и ползет наутёк.
Вожак кивает и подхватывает:
– Валим!
Сумасшедшая монашка без зонтика уже не так соблазнительна?
Зажимаю ружье подмышкой, складываю руки рупором и добиваю комментарием:
– Жду вас в воскресенье на покаянии, мудаки!!!!!
Как же много нехороших жестов прилетает мне в ответ.
Я абсолютно счастлив.
***
Когда возвращаешься в монастырь, как домой, это довольно грустно.
Когда тебя встречают, как героя, это довольно приятно.
Когда Лукреция с разбегу впечатывается в тебя всем телом и радостно прижимается обоими достоинствами, это Рай!
Алиса, я влюбился! Тащи шампанское, гусары гуляют!
В этот день отпрошены все запреты. Почти. На стол подают мясо, Жозефина поет, вечерний молебен отменен.
Даже выдают немного вина, исключительно во благих намерениях. Я прям бутылки две за вечер уговариваю. И намерения становятся настолько благими, что готов осчастливить сразу троих, нет, пятерых сестренок. Тащат меня до кельи тоже трое. И одна из них Жозефина, так что приходится спрятать намерения поглубже. Лукреция вызывается переодеть мое тело. Но я этого уже не помню. Со слов ее узнаю. Утром, обнаружив спящей со мной в одной кровати.
Одетую.
Черт, такой шанс упущен! Неподготовленное тело боевой монашки вырубилось раньше моего мозга!
Что ж ты, Алиса, будильник мне не поставила?! Как на работу. Так всегда. А как в нужном месте в нужное время, так слилась?!
– Дмитрий Геннадиевич, вы меня раздавите.
Ох, уж этот нежный голос неприступности! Милая Лукреция – ты единственное, что задерживает меня в этом шизанутом мире демонов и фунтов. Ну, и еще Богомол немного. Он забавный.
– Просто Дима, дорогая, – нежно целую ей руку.
Монашка вздрагивает и пытается освободиться. Совсем одичала без меня, бедняжка.
– Сестра Аврора запретила потакать вашей болезни.
– Да, да, я уже рассказывал, как тяжело мне пришлось? – картинно тру плечо, где орденом коммунизма горит синяк от приклада.
– Три раза! – заверяет милашка. Но остается рядом, чем несказанно меня радует.
– Ну, полежи еще немного, а я в четвертый расскажу.
Может, ну её эту экзорцизную практику? Соблазню Лукрецию. Увезу далеко–далеко. В Россию… там сейчас Пушкин, Гоголь.
Гоголь, это же Вий. А у Пушника – мужики из вод выходят.
