— Три недели… — хрипит тяжело, — три гребаных недели, твою мать! Недели унижения, нищеты и твоего предательства. Ты не только Альберту скрыться помогла, ты меня унизила. Меня.
Свет фар льется по его разъяренному лицу. Он почти положил меня на капот.
О, боже.
Скольжу ногтями по фарам. Пытаюсь зацепиться за что-то, лишь бы не упасть спиной на горячий металл. В голове помутнело.
Он все равно не простит.
Не унижайся, Полина.
— С другой стороны… Я не обещала тебе любви до гроба, — выдавливаю шумно, — всего лишь секс. Без обязательств!
Выпаливаю и тут же вскрикиваю. От треска ткани и от его темных глаз, светящихся в темноте обещанием расплаты.
Одной рукой разорвал тонкую ткань.
Следующим стало нижнее белье. Застежка на бюстгальтере жалобно звякнула, сдавшись без сопротивления. Грудь обдало сырым подвальным воздухом.
У всех романтика и любовь. А у меня воздушный шар с адреналином да гараж. В этом весь Басманов.
— Без обязательств?! Всего лишь секс?! — почти утробно.
Не успеваю дернуться, как он хватает меня своими ручищами. Стискивает под ребрами сильно-сильно. Лишая дыхания.
И попой на капот усаживает.
Мы в закрытом гараже. Никто не увидит.
Не услышит.
Не спасет.
— Именно так, — цежу в ответ, впиваясь в его плечи, — в верности не клялась!
Пытаюсь удержаться, пока он с силой стягивает с меня джинсы.
— Обтягивающие какие… чтобы задницей было лучше вертеть? — рычит, выкидывая прочь последнюю преграду.
Становится холодно. Только мотор не остывший еще греет бедра.
В полном мраке звучит пряжка ремня.
— Что, сначала возьмешь меня? Потом убьешь?!
Голос предательски задрожал. Рядом с моими губами послышалась грубая усмешка.
Голова закружилась, когда моих бедер коснулась горячая плоть.
— Кому ты нужна, чтобы убивать тебя?
В его голосе равнодушие. Напускное. Оно слышится за тяжелым дыханием, за его проклятым возбуждением.
Он хочет меня.
Он три недели ждал этого момента.
— Женой хотел тебя сделать… и того не стоишь. Предательниц в жены не беру.
— Какое счастье!.. — не выдерживаю, ожесточенно упираясь в его грудь.
— Твою мать! Что за несносная девчонка… — рычит безумно.
Рычит и рвет с меня последнюю преграду. Последнюю ткань. В кромешной темноте я остаюсь обнаженной. Беззащитной.
Злюсь на себя. На него. Я ведь тоже не железная, мне страшно. Но страх порождает обреченность. В момент полной беззащитности интересы могут поменяться. Инстинкты могут превзойти себя.
— Я помню: у тебя принципы, — шепчу хрипло, — силой не берешь.
— Думаешь, это спасет тебя? — ругается грязно.
Хватает меня за шею, к себе приближая. В рот впивается грубым поцелуем. За попу к себе двигает, и я скольжу обнаженной кожей по капоту вперемешку с болью. Шиплю ему в губы и в ответ хватаю его за шею. Ногтями впиваюсь в его плоть.
Он рычит утробно. И толкается в меня играючи.
— Чувствовал ведь, что не зря по моей квартире шастаешь… Собирался обыскать, пока ты целоваться не полезла. Про картины спросила… хитрая лиса!
Злится и сжимает меня до боли.
— У меня не было выбора, дьявол! — голос дрожит от страха и… злости.
Будет не больно. По крайней мере не так, как в первый раз. Я надеюсь.
— Какие еще дела с ним были? Понравился он тебе тогда в клубе, да?
— Иди к черту, Басманов! — зло бью его в грудь.
Распаляю зверя еще больше.
— Думала, глазами своими огромными моргнешь, и я добрым с тобой буду? Правильно думала. Вот и надо было глазами моргать, а не за спиной шашни крутить.
Он входит в меня всего на немного. Матерится, под себя подминает. Не двигается, пока я сама колени не развожу. Пока добровольно ему не отдаюсь. Ему назло, чтобы принципы свои не рушил. Чтобы силой не брал.
— Давай, Басманов. Я вся твоя, как ты и хотел! — цежу со взаимной ненавистью, — только на один вечер. О большем не мечтай!
Рустам матерится, глаза его наливаются кровью. И рывком погружается в меня. Я глухо вскрикиваю и впиваюсь зубами в его шею.
Господи…
Искры летят в стороны, жирно больно опаляя обнаженную кожу. Мы сейчас оба взорвемся. От взаимной ненависти, от взаимной боли. От желания взаимного, дикого и болезненного.
— Я искал себе верную женщину, а ты оказалась…
Зажмуриваюсь, глотая воздух урывками. Он больше не нежен со мной. Не дает привыкнуть к размеру, не дает надышаться.
Выходит из лона и погружается внутрь, как молот. Лишая сознания. Запрещая кричать.
В глазах двоится, плавится. Моя грудь соприкасается с его — жесткой и горячей. Колени покорно лежат на его мощных бедрах. Толчки присваивают мое тело, забирают все силы. Припечатывают к его бедрам. До искр в глазах и агонии припечатывают.
На капоте больше не холодно. На капоте безумно горячо. Его рот впивается в мой. Сильный язык проталкивается внутрь, все глубже с каждым толчком.
Бешено. Дико. Несносно.
Мы ненавидели друг друга. Он — за предательство, а я за — грубость. За то, что не помог. Отказал. Заставил предать.
Вцепившись в его плечи ногтями, я дрожала. Крупно. Темнота его глаз затопила здесь все. Осталось только первобытное желание, которое превратилось в семя.
Глухо застонав, Рустам проник в самую глубину. И тут же покинул лоно.
В живот ударила горячая струя. Он показательно не надел защиту. Чтобы его семя наказанием текло по моему телу. По бедрам…
Лишившись опоры, я почувствовала себя плохо. Все произошло в считанные секунды.
Голова показалась чугунной. Меня зашатало. Соскользнув с железного капота, я разбила колени в кровь. Мужские руки не успели подхватить.
Желудок скрутило в тугой узел. Горло сжалось в спазмах, и я закашлялась.
Я не слышала, что говорил Рустам. Только его чертыхания слышала, они доносились сверху.
Знакомое пальто с цитрусовым парфюмом опустилось на обнаженную спину.
Это последнее, что я помнила. Дальше — темнота.
Глава 13
У Рустама цитрусовый парфюм. Его я чувствовала, когда теряла сознание. И он же обвил мое обнаженное тело, когда я только пришла в себя.
С хриплым стоном я открыла глаза.
