Книга Будет больно - Юлия Еленина

Василиса Леонидовна снова делает несколько глотков воды и говорит:

— Я помню, когда она к нам попала. Не девочка, а ангелочек. Светлые волосики, большие синие глазки… Я тогда только пришла сюда работать, молодая, всех жалела, хотя всем этим детям, конечно, не заменишь родителей. Но я старалась поделиться и крупицей любви. А Машенька была первой для меня, кто только пытался здесь адаптироваться.

Директор замолкает и смотрит в окно. Я не тороплю ее. Понимаю, что это была лишь присказка, а сказка впереди.

Наконец Василиса Леонидовна снова смотрит на меня и продолжает:

— Она была умнее всех, хотя особо и не старалась вроде бы, просто все схватывала на лету. Много читала, — понимаю, что она просто тянет время, вспоминая эти мелочи, потому что не хочет переходить к главному. — И чем старше становилась, тем становилась и красивее. Один раз ей другие девочки даже лицо хотели порезать, но ангелочек научился отбиваться. Когда ей было лет четырнадцать, директором стал Зарубов. Я тогда не замечала многого, а если и замечала, то не придавала значения… Спал он, скорее всего, с нашими девочками. Я, конечно, свечку не держала и сплетни не собирала, да и не принуждал он никого. Знаете, я их и не осуждала. Они выросли в таких условиях, что любыми способами хотели получить лучшую жизнь, а у нас ведь в государстве и не каждого выпускника жилплощадью обеспечат, как положено по закону. Директор-то подсобить мог… Ой, что-то я отвлеклась.

Отвлеклась не отвлеклась, но я понимаю, почему так Лиза отреагировала на Зарубова. Если она, конечно, и есть та самая Маша. Но я пока не могу уловить другую связь… Ладно, подумаю об этом потом.

— Он хоть с выпускницами спал? — спрашиваю я, и Василиса Леонидовна вздрагивает.

— Послушайте, если вы просто ищете Машу… — испуганно начинает.

— Успокойтесь, это все останется между нами.

— Машенька давно умерла… Если Матвей Васильевич и спал с девушками, то мимо такой красавицы, как она, не мог пройти. Маша никогда не обжималась с мальчишками по углам, не курила, не пила — будто не здесь выросла. Но этот взгляд волчий все равно появился, — Василиса Леонидовна тяжело вздыхает, но продолжает говорить: — Я той ночью дежурила. Зарубов задержался на работе и позвал к себе Машеньку, скорее всего. А потом я услышала шум, когда вышла в столовую попить воды. Помещение как раз под этим кабинетом, — для наглядности директор указала пальцем вниз. — Я, конечно, бросилась наверх и увидела, как из кабинета вылетела Машенька. Она не плакала, никогда не плакала — сильная девочка была. Пролетела мимо меня пулей, а утром пропала…

Интересная история, и я слушаю, все больше убеждаясь даже с самых первых слов директора. Синие глаза, светлые волосы… Но почему ее считают умершей.

— То есть, — прерываю вновь наступившую тишину, — Зарубов хотел ее пои… хотел с ней переспать, но она отказала, вы так думаете?

— Конечно! — не сомневаясь, восклицает Василиса Леонидовна. — Думаю, поэтому она и сбежала. Дело не раздували — никому это не надо было. Сейчас бы я, конечно… Но что говорить, правда? Матвей Васильевич сказал, что Машеньку отправили в больницу ночью, а я боялась лишиться работы. Дура, правда? — спрашивает директор, как будто ища во мне поддержки.

Увы, я дать ее не могу. Может, мне никогда не понять, что делает этих детей такими, потому что никогда не был на их месте, но развращает людей власть и безнаказанность. Зарубов трахал девочек — старый, блядь, извращенец — но одна ему не дала. Или дала, а потом пожалела?

Да черт его знает!

— Вы хороший человек, — улыбаюсь Василисе Леонидовне.

— Через неделю Машеньку нашли в реке с передозом. Зарубов подтвердил, что это она, да там никто особо и не хотел ничего расследовать. Но она не была наркоманкой, не в ее это характере. Мы вместе с Матвеем Васильевичем ездили на опознание, а там… Господи, большего ужаса я не видела. Тело, пролежавшее неделю в воде, выглядит не очень, — женщина даже морщится. — Но Зарубова все устроило. Он быстро оформил документы — груз с плеч, так сказать. А я потом сразу ушла, окончив заочно педагогический, отработала в детском саду, а сейчас вот позвали на место директора.

— А что случилось с родителями Маши? — спрашиваю, пытаясь хоть за что-то еще зацепиться.

— У нее, кажется, только мать была, но бросила девочку.

— Спасибо, — поднимаюсь, подавая руку директору. — А у Маши было что-то… особенное? — не могу подобрать другое слово.

— Она сама была особенной, — грустно улыбается Василиса Леонидовна. — У нее даже родимое пятно на затылке было в форме звезды.

Мы разбираемся со спонсорской помощью, и я выхожу на улицу.

И что я имею?

Скуриваю две сигареты подряд, сидя в машине, а потом еду в ближайшую гостиницу, найденную на карте. Хотя бы пару часов сна мне не помешает. Нет, они даже необходимы…

Открываю глаза и смотрю в потолок. В этом городе мне больше делать нечего. А где есть ответы? Там, где Лиза.

Обедаю в ресторане при гостинице и выдвигаюсь в путь. На следующий день заезжаю в город и из дома бронирую билет. Не знаю почему, но отцу не звоню, хотя чего стоит сказать, что его жена живет под чужим именем.

Но при чем здесь отец?

Добраться до ответов я смогу, но время в полете тянется невыносимо медленно.