Книга В широком прокате - Katrin Sanna

– А вы, дорогуша, – Лола после короткой паузы обратилась ко мне почти шёпотом, – чего вам недостаёт?

– Солнечного света, – брякнула я первое, что пришло в голову. – В этом искусственном освещении всё видится ненастоящим, тусклым. И из-за того, что я не могу наблюдать восходов солнца и закатов, время, которое мы здесь прожили, кажется мне одним бесконечным днём.

Андерсон, к моему изумлению, повернулась к нам боком и легла, в упор глядя в потолок.

– Он ошибается, – проговорила Лола.

– Кто? Дэвид? – уточнила я.

Женщина фыркнула.

– Дэвид! Я уже сказала всё, что думаю по поводу вашего Дэвида. Не-е-ет, – протянула она, – я имею в виду Заказчика. Он рассчитывает, что ограничения пойдут нам на пользу. Что мы сможем творить чистое искусство. Но мы задыхаемся и видим искажённую реальность. И желание убраться отсюда поскорее никого не мотивирует, а наоборот обременяет. Это даже не творческий кризис. Это – творческое ничто.

Её слова пока в малой степени относились ко всем нам, ведь большинство пленников ещё не начинало «творить чистое искусство» в стенах этой импровизированной киностудии. Но Лола и Дэвид первыми столкнулись с трудностями, связанными со столь нестандартным способом сотворения фильма. Вполне возможно, что впоследствии и нас ждало подобное открытие.

– И главное, даже если мне удастся создать что-то стоящее, Штильман всё равно всё сделает по-своему. Он камня на камне не оставит от моего текста. С ним невозможно выстроить продуктивные отношения.

– Иногда лучший способ найти общий язык с другими людьми – это думать о самом себе, – внезапно (в первую очередь, для самой себя) выпалила я.

Почему эта цитата из сериала возникла у меня в голове и сорвалась с языка именно в тот момент – одному Богу известно. И ещё больше было непонятно, что я хотела этим сказать.

Но никто из присутствующих, похоже, не счёл высказывание неуместным. Эмили, жадно слушавшая Лолу, перевела своё внимание на меня и, прищурившись, ожидала продолжения мысли. Андерсон тоже повернулась лицом ко мне. Только её вид говорил другое: женщину осенила какая-то идея.

Лола резво вскочила на ноги и стала расхаживать перед нами взад-вперёд, что-то обдумывая.

– Чёрт, – приложив указательный палец к губам наконец проговорила она, – ты права. Нет, я была права. Нам нужно подумать о самих себе, – она назидательно указала на нас с Эмили. – Почему бы не использовать сложившиеся обстоятельства во благо? Ведь это удивительно точная метафора. Сколько всего можно передать через неё! Верно?

Я была сбита с толку сменой состояния сценаристки. Кроме этого, оставалось неясным, что она имеет в виду.

– О какой метафоре вы говорите? – уточнила Уилсон.

– Ну, как же, неужели это, – она сделала акцент на последнем слове и широким жестом обвела пространство, – ничего вам не напоминает? Какой-то состоятельный делец (а чтобы устроить подобное похищение, нужна прорва средств) нанимает жрецов искусства (в данном случае, берёт нас в заложники), чтобы они, пользуясь предоставленными богачом привилегиями, создали нечто выдающееся. Да что это, если не олицетворение всего искусства? Как здорово, что это случилось с нами! – в безумном и устрашающем восторге воскликнула женщина.

Одержимость свежей идеей в один момент передалась и нам с Эмили. Я заметила, как британка поёжилась, а по её коже пробежали мурашки.

Меня же эта мысль, которая всё время лежала на поверхности, взволновала так, что кровь прилила к голове, и я ощутила жар. Не то чтобы сказанное меняло саму суть нашего заключения. Но оно позволяло взглянуть на него под другим углом.

Впрочем обнаружение сходства между нашим пленом и тем, как устроен мир искусства, потенциально всё-таки могло приблизить нас к освобождению. Если на этом фундаменте будет строиться сценарий к будущему фильму, то, однозначно, дело хотя бы сдвинется с мёртвой точки.

Будто желая подтвердить мои мысли, Андерсон с отрешённым видом протопала к печатной машинке, которая стояла на полу у противоположной от двери стены. Лола вновь уселась на пол, скрестив ноги и опершись о стену, притянула машинку к себе поближе и, вставив в неё чистый лист, начала стучать по клавишам.

Но, вспомнив, что в комнате есть кто-то, кроме неё, женщина, не отрывая взгляда от листа, бросила нам:

– Пожалуйста, скажите им, чтобы меня не беспокоили. И пусть иногда приносят поесть.

Лола чётко дала понять, что в нашем присутствии она больше не нуждается. Титаническими усилиями отодвинув комод от двери (и как Андерсон протащила его в одиночку?), мы с Эмили, обе слегка озадаченные, вышли из номера.

Людей снаружи значительно поубавилось. Видимо, мало кто ожидал, что мы вернёмся так скоро. Нас встретили только двое охранников (один из них – Энрике), Сандра, Джен, Пол и, конечно же, Дэвид.

– Она попросила, чтобы к ней никто не входил, – обращаясь сразу ко всем, начала Эмили. – Только пусть приносят еду в комнату.

– Погодите, она что, начала писать без меня? – ошарашенно спросил Штильман.

– Да, похоже, ей пришла в голову интересная идея, – подключилась я.

– Какая? – продолжал допрос режиссёр.

Мы с Уилсон переглянулись, и по её взгляду я поняла, что, наверное, будет лучше не делиться с мужчиной никакой информацией.

– Дэвид, – я умоляюще сложила руки, но голос мой был, пожалуй, излишне резким, – пожалуйста, не лезь к ней, иначе всё это никогда не закончится.

Штильман взглянул на меня так, будто я нанесла ему смертельную обиду. Он бесцветно прошептал «хорошо» и, гордо подняв голову, зашагал в сторону лестницы.

– Так что вы там делали? – любопытствовала Питерс.

– Ничего, – ответила Эмили. – Мы просто разговаривали, а потом…

– А потом я ляпнула какую-то ерунду, и у Лолы случился инсайт, – договорила я за британку. – Она бросилась писать. А я даже не поняла, что такого сказала.

– Ну, в любом случае, хуже, чем есть, уже не будет, – усмехнулся Пол.

Едва он это изрёк, как из номера, справа соседствующего с комнатой Лолы, выбежала Хейли Новак и, завидев нас, с волнением выпалила:

– Вы уже видели? – в её глазах стояли слёзы.

– Что? – невпопад спросили мы.

– В новостях сообщили, что мы все погибли.