– О, назюзюкался уже, – неодобрительно заметила тётя Глаша. – Вот скажи мне, Саша, на какие шиши он берёт свою живительную водичку? Не понимаю. Мне вон моей пенсии хватает только на хлеб и картошку, да по великим праздникам карамельки могу себе позволить, а этот-то!
Я в ответ только пожала плечами. Ну что тут скажешь?
Мы не спеша поравнялись с лавочкой. Я покосилась на бомжа. Интересно, мне кажется, или на самом деле его рука свешивается со скамейки как-то неестественно?
– Теть Глаш, может быть, ему плохо?
– От водки-то? – хмыкнула соседка. – От водки ему хорошо, даже не сомневайся!
– Думаете? – неуверенно произнесла я. – А мне показалось…
– Показалось, показалось, девочка, идём, – потянула меня соседка дальше.
Но мои ноги меня слушаться почему-то не хотели.
– Ой, шнурок развязался, минутку!
Я присела на корточки и, пока соседка делала несколько шагов вперёд, прикрыла глаза, зажав в руке своего льва. А через минуту вскочила.
– У него что-то с сердцем! – выпалила я, вытащила телефон из кармана штанов и быстро нажала на кнопку. – Сейчас, сейчас…
– Ты что, Саш? – с недоумением обернулась Глафира Ивановна.
– Скорая? – громко произнесла я. – Тут человеку плохо. В Зелёном сквере. Сколько лет? Пожилой мужчина, лет семьдесят, наверное, или больше. Сердце. Да-да, сильная боль и жжение в области сердца и дышать очень тяжело. Хорошо, спасибо.
Я нажала отбой и посмотрела на соседку. Та разве что не крутила пальцем у виска.
– Ты что, скорую вызвала?!
– Да, тёть Глаш, сказали, приедут быстро. Они тут близко. Вы идите, я их сама подожду.
– Нет уж, милая, я с тобой постою!
Глафира Ивановна, видимо, пожелала досмотреть интересное кино до конца. Ещё бы, будет потом о чём посплетничать с соседками. Я подошла к старичку. Он дышал часто и неспокойно, лицо было бледное, как у покойника, белые волосы потемнели, а на лбу блестели бисеринки пота. Я потихоньку поправила свесившуюся с лавочки холодную морщинистую руку. Дед еле слышно застонал.
– Побыстрее, пожалуйста, побыстрее! – прошептала я. – Иначе поздно будет!
– И правда бледненький, – тётя Глаша тоже подошла поближе и брезгливо поддела ногой бутылку. – Конечно, если столько выпить, ещё и не так выглядеть будешь…
– Теть Глаш, это обычная минералка, – заметила я. – Видите, что на этикетке написано?
– Подумаешь, этикетка! – фыркнула она. – А внутри…
– О, наконец-то приехали! – Со стороны входа в парк послышался звук мотора и громкий лай. – Слава богу!
Лихо промчавшись по узкой парковой дорожке, машина неотложной помощи резко притормозила прямо у нашей лавочки. Нервно хлопнула дверца. Из кабины, лязгнув чемоданчиком по дверце, выскочила молодая женщина в белом халате.
– Отойдите! – властно сказала она и наклонилась над стариком.
Мы с Глафирой Ивановной попятились в сторону…
…Когда Деда, порозовевшего от сделанных уколов, положили на носилки и вкатили внутрь автомобиля, врач подошла к нам.
– Инфаркт, – коротко сказала она. – Вы родственники больного?
– Нет-нет, – переглянулись мы с соседкой. – Мы просто гуляли тут…
– Просто гуляли? – голос врача потеплел. – Тогда могу сказать, что ваш звонок спас человека. Ещё бы немного, и всё, не успели бы помочь дедушке.
– Это всё она! – кивнула в мою сторону Глафира Ивановна. – Сердце, говорит, у него болит…
– У вас, наверное, кто-то из родственников сердечник? – ничуть не удивившись, спросила врач. – Вы знаете, к таким людям ведь редко кто присматривается. В основном только брезгливо обходят стороной, а бывает, что ещё и пару ласковых отпустят… Сколько таких историй в моей практике, вы даже не представляете!
Тётя Глаша неловко отвела взгляд в сторону.
– Хорошо, что есть такие наблюдательные, как вы, девушка, – улыбнулась мне врачиха.
– С ним теперь всё будет хорошо?
– Сделаем для этого всё возможное! – женщина повернулась к водителю. – Всё, Костя, можем ехать. Да, если захотите навестить своего знакомого – мы везём его в первую городскую больницу.
– Спасибо вам!
Мы с Глафирой Ивановной проследили глазами за отъезжающей машиной, а потом посмотрели друг на друга.
– Мда, – крякнула соседка. – Как говорится, и на старуху бывает проруха…
– Не переживайте, тёть Глаш, теперь-то всё хорошо! – я облегчённо вздохнула. – Кстати, а где братья наши меньшие?
– Ох, правда! – она всплеснула руками. – Загуляли, негодники. Лишь бы в водоём не сиганули, а то знаю я своего пловца!
Тётя Глаша не зря волновалась. Её Борька неистово, до глубины всей своей маленькой собачьей души, любил купаться. Наверное, в прошлой жизни он был уткой…
– Гошка! – заорала я что было мочи. – Ко мне! Идём гулять!
Я знала, каким словом можно было взять мою собаку. Ровно через три секунды в глубине тёмной аллеи появилась рыжая Гошкина холка. Вслед за ним, довольно нехотя, трусил и Борька. Мы вздохнули с облегчением.
– Ладно, тёть Глаш, мы пойдём домой, мне рано утром на работу… До свидания! Не болейте!
– А мы ещё немного погуляем и тоже пойдём. До завтра, Сашенька!
Домой я добралась в полном изнеможении. Не став ничего готовить на ужин, я выпила чай с чёрствым хлебом, маленький кусочек которого оказался в хлебнице, покормила собаку и завалилась в постель. Сон завладел мной сразу же и не отпускал до утра. Чему я была очень рада.
Глава 13
Утро следующего дня оказалось безоблачным и ясным, отчего у меня сразу же поднялось настроение, которое не смогла испортить даже истеричная тётка в жутко переполненном автобусе. Спрашивается, зачем выяснять отношения таким чудесным утром? Подумаешь, соседка слева отдавила тебе ногу, так она же не со зла! Ну и что ж, что лицо у этой девахи размалёвано так, как будто она ступила на тропу войны, это же не повод применять оружие в виде противотанковой авоськи! Какие всё-таки не добрые люди по утрам!
Выскочив из автобуса в самый пик разгоревшейся ссоры, я, с облегчением вдохнув свежий октябрьский воздух, побежала по Чудовскому переулку. Дом был уже недалеко.
– Санёк, это судьба! – с таким возгласом, выскочив из соседней улочки, со мной столкнулся Митька. – Я только что о тебе думал!
– Так дипломатично меня дурой ещё никто не называл, – улыбнулась я.
– Дурой? – выгнул брови он. – Я тебя не понял.
– Проснись, Шапкин! Дурака вспомнишь – он и появится, есть такая поговорка.
– Романтичная ты, Ковалёва, – усмехнулся Митька. – Но я и правда о тебе думал, дорогая! Всю ночь!
