Книга Россия перед голгофой - Семен Экштут

Отмена крепостного права стала самым сильным потрясением, пережитым Россией за весь Петербургский период ее истории. Никогда еще разрыв между прошлым и будущим не был столь очевиден, а настоящее не ощущало так остро своей отчужденности как от прошлого, так и от будущего. Петербургский период знавал моменты и более драматичные: во времена пугачёвщины враг внутренний угрожал существованию государства и стремился к физическому уничтожению дворянства — политического класса Российской империи; во времена нашествия Наполеона на кону стояло само существование России в качестве великой европейской державы. В годы же Великих реформ произошел слом векового уклада всей русской жизни. Разрушение еще прочного здания, предпринятое силами самой государственной власти, ознаменовалось стремлением перестроить это вековое строение. Великие реформы сопровождались и сильной внутренней смутой, и весьма вероятной опасностью большой европейской войны. Однако ни крестьянские волнения, ни восстание в Царстве Польском, ни угроза внешнего вторжения не смогли так потрясти умы, как сделала это крестьянская реформа — важнейшая из числа Великих реформ. Образованное общество бурлило, непримиримые мнения сталкивались друг с другом — и это столкновение вело не к рождению истины в споре, а к неуклонному нарастанию взаимной отчужденности: отцы не могли найти общий язык с детьми, дети демонстративно порывали с родителями, бывшие друзья детства становились врагами, а государственные мужи не могли договориться. В рядах властей предержащих не было ни единства, ни единомыслия, поэтому не могло быть и речи ни о выработке единой политической платформы, ни о её практическом воплощении. «Молодая Россия» отличалась невиданным доселе радикализмом, нетерпеливо жаждала приблизить грядущее, стремилась переносить из воображаемого будущего в настоящее всё, что только можно перенести, и не желала слышать ни о каком компромиссе с кем бы то ни было. Сила молодости в ее неиссякаемой энергии. «Энергия заблуждения» молодежи была направлена не на созидание, а на разрушение. С этого момента история России стала историей непрекращающихся попыток насильственно наложить книжный и умозрительный идеал на реальную жизнь. «Наши доморощенные либералы виноваты не тем, что думают и составляют предположения о различных свободных учреждениях, о радикальном уничтожении разных аномалий и злоупотреблений, накопившихся у нас издавна, а тем, что считают возможным немедленное осуществление того, что выдумал их ум и желает их либерализм»[6].

Гражданское общество находилось в эмбриональном состоянии, и для подавляющего большинства подданных Российской империи не было реальной возможности практически реализовать свои способности вне государственной службы. Нахождение же на государственной службе всегда шло рука об руку с зависимым положением и неизбежной рутиной, а особенно в период пребывания на низших ступенях иерархической лестницы. Начало Великих реформ совпало по времени с пятикратным увеличением числа студентов университетов. Студенты рекрутировались уже не столько из числа обеспеченных представителей благородного сословия, сколько из очень бедной среды. Университетский диплом позволял поступить на государственную службу, иных же возможностей использовать полученные знания в этот период не было. «Молодая Россия» не желала мириться с таким положением дел. Эти люди не были готовы терпеливо преодолевать «первые невзгоды», без которых не обходится начало ни одной карьеры государственного деятеля. С одной стороны, власть нуждалась в энергичных, образованных, способных чиновниках. С другой стороны, она не обладала необходимыми ресурсами для поощрения молодежи: количество штатных мест, сопряженных с независимым положением и достаточными служебными полномочиями, всегда было невелико. История Российского государства есть история уязвленных самолюбий и несостоявшихся карьер. Только в России на протяжении жизни нескольких поколений «лишний человек» мог быть героем своего времени. Государство Российское рождало множество талантливых многообещающих молодых людей, о которых со временем скажут, что в прошлом у них было блестящее будущее, так и не ставшее настоящим. На Западе интеллектуал имел возможность не только служить на государственной службе, но и обслуживать буржуазию: в 30-е годы XIX века в Европе началась промышленная революция, и образованный человек был нужен в банках, в промышленности, на транспорте, в юриспруденции… В это же время российский интеллигент витал в сфере отвлеченных понятий: он не знал ни сферы экономики, ни сферы реальной политики, ни сферы права.

На этом контрастирующем фоне судьба выпускника Московского университета Дмитрия Алексеевича Милютина (1816–1912) поражает видимым благополучием и несомненным успехом. Не обладая ни громким именем, ни солидным состоянием, ни влиятельными покровителями, он сумел благодаря своим незаурядным способностям, исключительному трудолюбию и завидной целеустремленности сделать блистательную карьеру и добиться высших почестей: дослужился до чина генерал-фельдмаршала, получил графский титул и был удостоен всех высших российских орденов. В течение двух десятилетий он возглавлял Военное министерство и был одним из главных деятелей Великих реформ. «Это центральная личность всего царствования Императора Александра II… Пётр Великий и Меншиков, Императрица Анна и Бирон, Екатерина и Потёмкин, Александр II и Милютин! Эти два последних имени неразлучны и неразрывны»[7]. Не отличавшийся ни искательством, ни раболепием, ни низкопоклонством военный министр Милютин пользовался неизменной поддержкой императора Александра II, так и не рискнувшего уволить его в отставку, несмотря на многочисленные попытки аристократической оппозиции избавиться от либерального министра, которого она считала «красным». Милютин достиг феерического успеха: он разработал план обширных военных реформ, добился необходимых властных полномочий для их воплощения, осуществил эти реформы и успел пожать их плоды. Уже находясь в отставке, Дмитрий Алексеевич написал семь обширных томов своих воспоминаний и оставил пять томов дневников. Всю свою долгую жизнь он самозабвенно трудился, став военным министром, спал не более 5 или 5 ½ часов в сутки. «Великий трудолюбец» — так называли его современники. Без его уникальных мемуарных источников невозможно реконструировать историю пореформенной России. Милютинское мемуарное наследие позволяет нам избежать двух крайностей: либо безуспешно пытаться отыскать в далеком прошлом следы «революционной ситуации», либо скорбеть по России, которую мы потеряли. Именно эти мемуары позволяют, говоря словами принца Гамлета, прочно связать распавшуюся связь времен и вправить вывихнутый сустав времени.

Я хочу представить современному читателю пореформенную Россию, опираясь прежде всего на воспоминания Дмитрия Алексеевича Милютина, ибо он не только занимал высокие государственные должности, но и был профессиональным историком, в 1866 году заслуженно получившим учёную степень доктора русской истории от Императорского Петербургского университета. Сам он прекрасно осознавал грядущую ценность своих мемуаров. «Знаю по собственному опыту, что при разработке исторических материалов бывает иногда драгоценно самое мелочное указание современника; случается, что сохранившийся клочок бумаги получает для историка высокую цену»[8]. Один из главных и наиболее последовательных сподвижников императора Александра II выступил на авансцену истории в качестве ключевого деятеля эпохи Великих реформ зрелым, вполне сформировавшимся человеком, имевшим за плечами солидное базовое образование — общее и специальное военное, опыт кропотливой научной деятельности в качестве военного историка, а в должности начальника Главного штаба Кавказской армии — бесценный навык руководства войсками в боевой обстановке. В императорский период истории России биографии важнейших государственных деятелей складывались преимущественно как биографии служебные и формулярный список был наиболее верным отражением их жизни и судьбы. Однако даже самая успешная карьера не обходилась без неприятностей по службе, и почти во всех мемуарах мы можем отыскать горькие жалобы на несправедливость начальства, интриги совместников, незаслуженные удары судьбы. (Я склонен предполагать, что Павел Иванович Пестель, один из самых блистательных российских умов XIX столетия, никогда не стал бы революционером, если бы его карьера с самого начала сложилась более удачно. Пестеля обошли чином после окончания Пажеского корпуса первым учеником, долго не жаловали чин полковника и не назначали командиром полка.) Служебная деятельность Милютина является ярчайшим исключением из этого общего правила. Он окончил Благородный пансион при Императорском Московском университете с серебряной медалью, а уже через год в возрасте 17 лет был произведен в офицерский чин прапорщика лейб-гвардии. Успешная учеба в Императорской Военной академии принесла ему не только малую серебряную медаль, но и два чина за успехи в науках. в те времена успешная учеба не считалась частным делом обучающегося, и власть считала своим долгом поощрять эти успехи чинами и орденами. В 1840 году, неполных 24 лет, Милютин был уже гвардии капитаном, награжденным двумя боевыми орденами и медалью за участие в экспедиции на Кавказе и штурме аула Ахульго. Чтобы оценить уникальность этих отличий, следует помнить, что капитан гвардии по Табели о рангах был равен армейскому подполковнику, и многие сверстники Милютина не поднялись по службе выше чина поручика и не имели знаков отличия. В том же 1840 году Лермонтов, бывший двумя годами старше Милютина, погиб на дуэли в чине армейского поручика, которого, несмотря на многократные боевые заслуги и неоднократные представления, так и не удостоили награждением. Лермонтову было отказано даже в ордене Св. Станислава 3-й степени в петлицу. Когда же этим невысоким орденом отметили Милютина, то его непосредственный начальник счёл награду «недостаточною» и даже собирался написать новое представление, чтобы отличившегося офицера наградили «более достойным образом», однако благое намерение так и не было исполнено. Спустя десятилетия граф Дмитрий Алексеевич прокомментировал это так: «Впрочем, я был всегда довольно равнодушен к наградам, и в настоящем случае даже и не считал себя вправе сетовать, сравнивая свое слабое участие в бою с подвигами самоотвержения стольких других строевых офицеров, оставляемых вовсе без награждения»[9]. Итак, Милютина наградами не обходили, чего нельзя было сказать об очень многих боевых офицерах, выносивших на своих плечах нелегкое бремя войны на Кавказе. И его восприятие российской действительности никогда не было восприятием человека, обойденного заслуженной наградой.