Пролог
ЧИНГИСУ — ВНУК
В 1215 году мир не был единым. И люди, и животные передвигались по нему на своих двоих или четырех. До соседнего города требовалось добираться несколько дней, а чтобы пересечь всю страну — несколько недель. Огромные пространства континентальной суши представляли собой изолированные вселенные, почти ничего не знающие друг о друге. Никто не ездил из Азии в Австралию за исключением немногих обитателей Сулавеси, пересекавших Тиморское море ради сбора морских огурцов — деликатеса, который в те времена, как и сегодня, пользовался большим спросом в Китае. Никто в Евразии не посещал Америк — за исключением немногих инуитов[1], плававших на своих каяках через Берингов пролив. Селения норвежцев в Гренландии процветали в период долгого потепления, на несколько месяцев оставлявшего моря свободными от льда, — но даже эти отчаянные мореплаватели никогда не пытались повторить сделанных их праотцами два века назад недолгих попыток колонизировать американский материк. Корабли плавали, держась берегов, и кроме полинезийских каноэ, кочующих от острова к острову по всему Тихому океану, пока мало кто связывался с открытыми океанами.
Однако уже появлялись признаки если не глобализации, то по меньшей мере регионального объединения. Европа и Азия получили в этом плане некоторую фору, так как были двумя континентами в одном. Связи между ними в свое время были выкованы великими империями и культурами — Римом, Персией, Китаем. Теперь же основной связующей силой стала религия.
В Европе христианские ученые из Ирландии и даже из Исландии общались на латыни со своими римскими коллегами, а архитекторы от Ассизи до Йорка соперничали во славе, возводя арочные контрфорсы и украшая церкви ажурными работами; в Реймсе они вот уже пятый год создавали один из величайших готических соборов Франции. Церковь обрела новую силу после того, как обратила в руины изрядную часть южной Франции, устроив жестокий крестовый поход ради истребления еретиков-альбигойцев. В том же году папа проклял этих еретиков на Четвертом Латеранском соборе (который отлучил от церкви английских баронов, совсем недавно вынудивших короля Джона несколько поступиться своим божественным правом, подписав Великую Хартию Вольностей).
Понемногу Европа протягивала руки и за пределы своих границ. Некий Альберт фон Буксхеведен из северной Германии, неся христианство в Прибалтику, только что основал Ригу — где с целью обращения местных жителей поставил мистерию на библейские мотивы. Это была первая пьеса, когда-либо виденная латышами. Когда на сцене Гидеон напал на филистимлян, латыши подумали, что все это взаправду, и разбежались, спасая свои жизни. А тот же церковный собор, который осудил альбигойцев, устремил свой взгляд на юго-восток, в страну, которая всегда заботила европейских христиан — ибо там мусульмане удерживали контроль над тем, что христиане называли Святой Землей. Туда следовало направить еще один крестовый поход.
Крестоносцы свыше века формировали довольно неустойчивую связь между христианской Европой и исламским Ближним Востоком, создавая христианские анклавы на территории современных Сирии, Ливана и Израиля. Однако их действия были направлены не только против «язычников». Девятью годами ранее воины Четвертого крестового похода, поначалу отправлявшиеся в Египет, проявили особый цинизм, отобрав Константинополь у его православных правителей. В 1215 году они все еще удерживали его, тем самым подрывая любые надежды на объединение христиан.
А вот ислам был теперь более чем равновелик христианству. Мусульманские ученые и торговцы свободно путешествовали из Испании через северную Африку и Ближний Восток в Центральную Азию. Вот уже 500 лет исламскую религиозную общину прочно связывали воедино «язык Бога» (арабский), Коран и торговля — как рабами, так и золотом; и то, и другое везли из лежащих за Сахарой районов Африки. Мусульманский купец мог отправиться из Тимбукту в Дели и быть уверенным в том, что найдет там торговца, мыслящего одинаково с ним. Если же он ехал через Багдад — как чаще и бывало, поскольку тот был сердцем ислама, — там ему могли встретиться иудеи, зороастрийцы, манихеи и христиане множества толков — несториане, монофизиты, гностики и православные. Арабские капитаны считали выгодным год или два плыть вдоль берегов до самого Китая за грузом шелка и фарфора.
Что же касается сухопутных связей между Востоком и Западом, то прежде они были куда прочнее благодаря торговому маршруту, известному как Великий шелковый путь. Но теперь по этому маршруту между исламским миром и Китаем, путешествие по которому длилось полгода, шло куда меньше верблюжьих караванов. Не так давно монголы под предводительством Чингис-хана напали на буддийское государство Си-Ся, расположенное к северу от Тибета, на территории современной китайской провинции Синьцзян, и занимающее ключевую позицию на этом пути, и мало кто верил, что караваны пройдут невредимыми.
Прежние связи заметно ослабли. Но благодаря двум событиям, случившимся в том самом году, этим столь отдаленным друг от друга в пространстве и времени краям и культурам предстояло оказаться соединенными.
* * *
Первым из этих событий стало великое нашествие на главный город северного Китая, современный Пекин (по-китайски Бэйцзин — Северная столица). Город осадили монголы во главе с Чингис-ханом.
Этот человек поднялся не то чтобы из низов, а вообще из ниоткуда и из ничего — фактически из преследуемых изгоев. И теперь, основав государство, он стремился исполнить то, что предначертано ему судьбой. Много раз оказавшись на волосок от гибели в юности, Чингис в конце концов убедился, что Небо избрало его для того, чтобы править. Чем и кем? Несомненно, своими монголами. Но потом, когда последовало одно завоевание за другим, он понял, что владения, отведенные ему божественной волей, куда шире. Насколько же они широки? Северный Китай? Вероятно. Весь Китай, хотя такое никогда не удавалось ни одной из кочевых держав? Возможно.
Северный Китай, источник богатства и власти, всегда манил воинов-кочевников из-за пустыни Гоби и всегда изо всех сил старался защитить себя от них — стенами, армиями, взятками, дипломатией и браками. Северный Китай был традиционным врагом, ключом к обширной империи, а Пекин, региональный центр цзиньских правителей, был ключом к северному Китаю. Он должен был пасть еще в прошлом году, после серии длительных кампаний, в ходе которых Чингис нейтрализовал тангутское государство Си-Ся, вторгся в империю Цзинь, опустошив изрядную часть страны к северу от Желтой реки (Хуанхэ), и осаждал город, пока цзиньский император не капитулировал. В 1214 году Чингис оставил Пекин невзятым и неразграбленным, будучи уверен, что приобрел нового вассала — но когда монгольские армии отошли в степь, обнаружилось, что цзиньский император удрал, перебравшись вместе с имуществом на 3000 верблюдов и 30 000 телег в древнюю китайскую столицу Кайфын, расположенную значительно южнее Желтой реки.
Чингис пришел в ярость. «Алтан-хан (то есть цзиньский император) не верит моему слову! — бушевал он. — Он воспользовался миром, чтобы обмануть меня!»
