Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
Постепенно Вертинский приобрел свой неповторимый стиль выступлений, завораживая всех своей говорящее-поющей манерой исполнения. Каждая его песня содержала законченный рассказ и исполнялась, словно небольшая театральная постановка с одним-двумя героями.
Еще до революции к Вертинскому пришла известность, а затем и слава. Его песни не просто нравились публике, их передавали из уст в уста. Вертинский и его искусство являлись своего рода феноменом и оказывали на публику почти гипнотическое воздействие, причем воздействие это оказывалось не только на «обывательскую», но и на взыскательную элитарную аудиторию.
В октябре 1917 года Вертинский перешел на новый уровень – он откликнулся на гибель юнкеров стихотворением «То, что я должен сказать», и с тех пор в его печальных песнях не раз звучали по-настоящему трагические ноты.
В двадцатые годы судьба Вертинского резко изменилась и после революции, не веря в возможность сохранения в России своего слушателя, он эмигрировал. Александр Николаевич после революции жил и в Польше, и в Париже, а с концертами посещал многие страны Европы и даже бывал в США. Постепенно Вертинский завоевал зрителя сначала в Европе, а потом и за океаном. В 1935 году он переехал в Шанхай и женился там во второй раз. Однако это время нельзя назвать простым – чтобы прокормить семью он давал по два концерта в день. Именно в эти годы творчество Вертинского резко изменило свое направление. Его песни превратились в маленькие баллады, а герои неутомимо стремились к счастью и искренне горевали, потерпев неудачу.
В тяжелые годы эмиграции Вертинский стремился вернуться на родину, и, наконец, в 1943 году, после многочисленных попыток получить советскую визу, добивается разрешения вернуться в СССР…
Пятидесятичетырехлетний Вертинский ехал по улицам родного города вместе с женой и маленькой дочкой – Марианной. Шел ноябрь 1943 года – самый разгар Великой отечественной войны. Конечно, город выглядел не самым лучшим образом, но певец так истосковался по родине, что говорил жене:
– Знаешь, Лидочка, все двадцать пять лет мне снился один и тот же сон. Мне снилось, что я, наконец, возвращаюсь домой и укладываюсь спать на… старый мамин сундук, покрытый грубым деревенским ковром. Неизъяснимое блаженство охватывало меня! Наконец, я дома! Вот что всегда значила для меня родина. Лучше сундук дома, чем пуховая постель на чужбине.
Жена Александра – молодая актриса Вертинская (Циргвава) Лидия Владимировна – только вздыхала и улыбалась, прижимая к себе крохотную Марианну, которая родилась в Шанхае и потому шутила, что в трехмесячном возрасте она совершила свое первое заграничное путешествие, переехав в Москву. Лидия Владимировна также была актрисой и художницей, но в тот момент она просто не знала, что ждет ее в СССР. Она вышла замуж за Вертинского в возрасте 18 лет и стала женой знаменитого певца-шансонье Александра Вертинского, который был старше нее на 34 года. Лидия Владимировна привыкла во всем доверять мужу, поэтому, когда Вертинский получил разрешение вернуться на родину, она даже не стала его отговаривать.
Когда Вертинский возвращался в СССР, многие его знакомые-эмигранты пророчили ему скорую гибель. Однако все вышло наоборот. Вертинский не погиб, хотя творчески оказался в опале. За все время сталинского правления о нем ни строчки не написала ни одна советская газета, не было ни одной официальной афиши его концертов. Однако в то же время в Политбюро его творчество любили. Известен случай, произошедший в конце сороковых годов: Вертинского попросили записать 15 пластинок, которые затем были розданы членам Политбюро для домашнего прослушивания.
Впрочем, даже когда в 1948 году вышло известное постановление о музыке, ни один высокий чиновник не посмел хоть в чем-то упрекнуть Вертинского. Как гласит легенда, за артиста лично заступился Сталин, в узком кругу произнесший такие слова: «Дадим артисту Вертинскому спокойно дожить на Родине». Позднее эта благосклонность кое-кем была интерпретирована по-своему: к примеру, распространились слухи о том, что Вертинский – негласный агент разведки, что его золотой бюст стоит в музее КГБ на Лубянке. На самом деле вождь действительно уважал Вертинского и как артиста, и как человека, который не побоялся вернуться на родину.
Несмотря на то, что популярность Вертинского среди его поклонников не убывала, власти все же продолжали замалчивать его творчество. О том, как воспринимал этот искусственный вакуум вокруг себя сам Александр Николаевич, говорят строчки его письма, отправленного в 1956 году министру культуры СССР Кафтанову. А. Вертинский писал:
...
«Я уже по четвертому и пятому разу объехал нашу страну. Я пел везде – и на Сахалине, и в Средней Азии, и в Заполярье, и в Сибири, и на Урале, и в Донбассе, не говоря уже о центрах. Я заканчиваю уже третью тысячу концертов. В рудниках, на шахтах, где из-под земли вылезают черные, пропитанные углем люди, ко мне приходят за кулисы совсем простые рабочие, жмут руку и говорят: «Спасибо, что Вы приехали! Мы отдохнули сегодня на Вашем концерте. Вы открыли нам форточку в какой-то иной мир – мир романтики, поэзии, мир, может быть, снов и иллюзий, но это мир, в который стремится душа каждого человека! И которого у нас нет (пока)».
Все это дает мне право думать, что мое творчество, пусть даже и не очень «советское», нужно кому-то и, может быть, необходимо. А мне уже 68-й год! Я на закате.
Выражаясь языком музыкантов, я иду на «коду». Сколько мне осталось жить? Не знаю. Может быть, три-четыре года, может быть, меньше. Не пора ли уже признать? Не пора ли уже посчитаться с той огромной любовью народа ко мне, которая, собственно, и держит меня, как поплавок, на поверхности и не дает утонуть?
Все это мучает меня. Я не тщеславен. У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего прибавить не может.
Но я русский человек! И советский человек. И я хочу одного – стать советским актером. Для этого я и вернулся на Родину. Ясно, не правда ли? Вот я и хочу задать Вам ряд вопросов:
1. Почему я не пою по радио? Разве Ив Монтан, языка которого никто не понимает, ближе и нужнее, чем я?
2. Почему нет моих пластинок? Разве песни, скажем, Бернеса, Утесова выше моих по содержанию и качеству?
3. Почему нет моих нот, моих стихов?
4. Почему за 13 лет нет ни одной рецензии на мои концерты? Сигнала нет? Я получаю тысячи писем, где меня спрашивают обо всем этом. Я молчу.
Странно и неприятно знать, что за границей обо мне пишут, знают и помнят больше, чем на моей Родине! До сих пор за границей моих пластинок выпускают около миллиона в год, а здесь из-под полы все еще продают меня на базарах «по блату» вместе с вульгарным кабацким певцом Лещенко.
Как стыдно ходить и просить, и напоминать о себе… А годы идут. Сейчас я еще мастер. Я еще могу! Но скоро я брошу все и уйду из театральной жизни… И будет поздно, и у меня останется горький осадок. Меня любил народ, и не заметили его правители.
Ваш Александр Вертинский».
Первое время после приезда семья Вертинских поселилась в гостинице «Метрополь». Уезжая на лето, мы оставляли в номере свои вещи, а осенью возвращались, и нам предоставляли тот же 383-й номер на третьем этаже. Номер был прекрасный – большая комната с застекленным эркером, альков с кроватями, прихожая и все удобства, даже горячая вода. И все это в военное время! Там в 1944 году и родилась вторая дочь Александра – Анастасия Вертинская. Дело было 19 декабря, стояли сильнейшие морозы, а роды были тяжелыми.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
