Помимо этого, в период с 1864 по 1920 год в стране происходят глубокие политические и правовые изменения. Начиная с 1859 года прусский парламент, где большинство составляли либералы, не мог договориться с лояльным королю кабинетом министров о том, кому из них принадлежит право на утверждение бюджета и, соответственно, финансирование армии. Отто фон Бисмарк, назначенный премьер–министром Пруссии во время кризиса 1862 года, с тех пор так и не выпускал власть из своих рук; поэтому, несмотря на то что формально Прусское королевство оставалось конституционной монархией, многие считали Бисмарка реальным правителем Германии этого периода. Во время его правления в 1867 году был основан «Северогерманский союз», а в 1871 году, после присоединения Бадена, Баварии, Гессена и Вюртемберга, — Германская империя. В 1900 году вступает в силу Гражданское уложение Германии. В ноябре 1918 года, после свержения монархии, где–то провозглашается Советская республика, в Берлине утверждается парламентская демократия, а еще через год депутаты Национального собрания в тихом провинциальном Веймаре принимают новую конституцию.
Для понимания исторического периода, в котором происходили все эти эпохальные изменения, жизнь и творчество Макса Вебера важны уже хотя бы потому, что почти все эти события и процессы стали предметом его научных изысканий. В дискуссии об индустриализации Германии он участвует с не меньшим интересом, чем в спорах о последствиях политики Бисмарка. Он размышляет о том, при каких условиях Германия может стать великой державой, и одновременно занимается «социальным вопросом», поддерживая позицию евангелистской церкви. Он старается понять, для чего нужны биржи — сводится ли их предназначение к финансовым спекуляциям или они выполняют некую полезную функцию в современной монетарной экономике. Он участвует в «культуркампфе»[1] между прусским государством и католической церковью (и встает на сторону протестантов). Он призывает к либеральной политике внутри Германии и к империалистской политике за ее пределами. Он комментирует популярность социализма и революции в России, «эротическое движение» и борьбу за равноправие женщин, расовую теорию и развитие СМИ.
Среди современных ему ученых Макса Вебера отличает то, что он был увлечен — можно даже сказать, одержим — описанием того общества, которое формировалось на его глазах. При этом Вебер прошел через целый ряд культур своего времени. Его родители придерживались национально–либеральных взглядов, сам он во время учебы в университете был типичным «буршем»[2], а в последующие годы, оставаясь воинствующим шовинистом, испытывал своеобразную любовь — ненависть ко всему «типично немецкому». С непревзойденным упорством он штудирует научную литературу и ставит перед собой сложнейшие исследовательские задачи. Он поддерживает связь со всеми значимыми политическими и интеллектуальными движениями своего времени и общается с их представителями. Измученный неустроенностью своей сексуальной жизни и постоянной напряженной работой, он страдает всеми формами «нервной болезни», которая также была неотъемлемой частью его эпохи. На пути к выздоровлению он в течение нескольких лет путешествует по Европе и Америке. Несмотря на презрение к «пишущей братии» (литераторам), он очень рано начинает интересоваться литературным авангардом и общается с богемой. После Первой мировой войны многие связывают с ним надежды на укрепление Веймарской республики; он участвует в обсуждениях новой конституции и в мирных переговорах в Версале.
Вебер — самый известный немецкий социолог, культуролог и историк своего времени, который при жизни опубликовал всего две книги — кандидатскую и докторскую диссертации. Главный труд Вебера «Хозяйство и общество», в отношении которого многие, впрочем, сомневаются, что он планировался как главный, выходит лишь после его смерти. Почти всё, что он когда–либо сказал или написал, вызывает одновременно и восхищение, и сомнение. Его работа «Протестантская этика и дух капитализма» с момента своего выхода в свет провоцирует бесконечные споры среди ученых. Макс Вебер — типичный немецкий ученый в том, что касается его усердия, стиля и множества сносок, но в то же время это «разгневанный гражданин», постоянно недовольный своими современниками, ищущий поводов для спора и проявления своей воли.
О том, как жил и что думал Макс Вебер, стоит рассказать потому, что это была динамичная и необычная жизнь, а те вопросы, на которые он искал ответ, интересуют нас и сегодня. «Современную эпоху, а новейшее время, кажется, особенно, пронизывает чувство напряженности, ожидания, стеснения — как будто главное еще только должно произойти»[3]. Эта запись была сделана коллегой Вебера Георгом Зиммелем в 1900 году, на самой границе двух эпох, в которых они с Вебером жили, когда многим казалось, что жизнь не может оставаться такой, какой она была в последней трети XIX века. Сегодня это чувство кажется нам столь же тягостным, сколь и объяснимым, и в то же время мы видим здесь своего рода самосбывающееся пророчество — некоторым из их современников предстояло пережить две мировые войны и два конца света. Здесь уже о себе заявляет «героический модерн» (Хайнц Дитер Киттштайнер), когда интеллектуалы и политики не побоялись оказать героическое сопротивление мировой истории, которая, как им казалось, уже более века шла в неправильном направлении, и заставить ее двигаться в новом русле. Именно это и странно в том чувстве, которое описывает Зиммель: что в конце периода непрерывных изменений и постоянного обновления у многих вместо потребности понять новую, незнакомую эпоху возникало ожидание того, что главное, нечто грандиозное, то, в чем раскроется смысл всех предыдущих преобразований, еще только должно произойти.
Макс Вебер, комментируя политику Вильгельма II, описал это чувство несколько иначе. «Такое впечатление, что мы сидим в поезде, несущемся с огромной скоростью, но не знаем, правильно ли переведена следующая стрелка»[4]. Для того, кто сидит в таком поезде, главное — это увидеть следующую стрелку и понять, почему она была переведена именно так. В эпоху, которая многих заставила вернуться в крепость их мировоззрений и оставить всякую надежду понять происходящее, Вебер попытался сохранить рациональное мышление. Как можно описать жизнь общества, не скатываясь в идеологию или в поверхностный диагноз эпохи? Для нас сегодня уже нет смысла повторять ответы, которые в свое время сформулировал Вебер, исходя из современных ему кризисов. Но цель интеллектуальной биографии будет достигнута, если она расскажет читателю о вопросах — вопросах образа жизни и описания общества, т. е. о самых животрепещущих вопросах жизни и творчества ее героя.
