– А вы приехали из России?
Она не реагировала, продолжая что-то писать.
Он заволновался:
– Я имею в виду, по-русски хорошо говорите…
– Да, из Польши.
– Понятно.
Гуманная страна, ничего не скажешь. Даже маразматиков трудоустраивают. Что уж тогда говорить о молодых? А еще рассказывали, что в Израиле с работой плохо. Никого нельзя слушать. Если решил, надо делать. И у Шуры поднялось настроение. Бабушка тем временем спросила:
– А как зовут маму вашей мамы?
Он ответил.
– Вы ее свидетельство о рождении привезли?
Шура рассмеялся:
– Ну что вы? Моя мама и то с трудом свое отыскала.
– А где оно?
– Вот же я вам дал.
Бабушка скользила глазами по тексту, написанному от руки:
– А тут не указано, какой национальности ее мама.
Шура развел руками:
– Ну, уж извините. Тогда такие выдавали. Она ничего не меняла. Вы же просили оригинал.
Старушка кивнула. Посмотрела на Шуру и лукаво улыбнулась:
– А она еврейка?
– Кто, мама? Конечно!
Он начинал нервничать.
– Нет, ее мама…
– У нас в роду все евреи.
– А откуда она?
– Бабушка? Она откуда-то из украинского местечка.
Старушка обрадовалась:
– А вот это она, наверное, из Черновцов.
В этот раз он сдержал себя, ничего не ответил. Вдруг остро захотелось домой, в свою квартиру. Но он вспомнил, что обещал себе держаться и не пускать эмоции в мыслительный процесс. Надо все посмотреть, взвесить, а вернуться он всегда успеет. Хотя это будет очень смешно после всех этих сборов и проводов возвращаться. Да и что сейчас думать о возвращении? Не станет же он судить о стране по этой столетней бабке?
Она протянула ему какой-то квиточек, показала на дверь справа:
– Сделайте фото.
– Да, спасибо большое.
Он вскочил и метнулся к двери. Чуть не столкнулся с лысым очкариком из его же группы. Тот как раз выходил из комнаты, где фотографировали. Шура зачем-то пошутил:
– Вы тоже портрет делали?
Очкарик глянул на него неприязненно и прошел мимо. Шура чертыхнулся: вот кто его за язык тянул?
Дальше все пошло веселее. Шура даже не заметил, как у него в руках оказалась маленькая синяя книжечка с его фотографией и многозначным номером. Все придирчиво разглядывали свои, такие же. Сзади его толкнул какой-то парень с татуировкой на руке в виде горящего факела и шепотом спросил:
– Вас кем записали?
Шура еще раз вгляделся в записи. Вопрос был сложный. Там не было ни намека на латинский шрифт.
– А где это написано?
Парень заглянул в его книжицу и указал на строчку, вторую снизу. Шура рассмеялся:
– Вы меня спрашиваете?
Парень бесцеремонно выхватил документ. Произнес завистливо:
– Еврей вы!
– Что вы говорите? А вы?
Парень поклонился. И было в этом поклоне что-то обидное, до боли знакомое, и получалось, что Шура опять кого-то объегорил, пролез туда, куда честным людям путь закрыт. То есть все как всегда. Только в обстановке Тель-Авивского аэропорта парень не мог так же открыто рассказать ему всю правду о нем и ему подобных. Шура смутился, попытался загладить вину:
– А как вы определили?
– Вон тут видишь запятая сзади слова?
– Такая вроде апострофа…
Парень разозлился:
– Запятая, говорю! Только не внизу слова, а наверху. У них все тут. через.
Парень осекся, решив, видимо, не продолжать. Но мысль была ясна. Шура предпринял новую попытку реабилитироваться:
– Может, вы и имя мое можете прочесть?
– Может, и могу. А ты что имени своего не знаешь? – И парень заржал.
Шура тоже согласно захихикал:
– Действительно! Александр, можно Шура.
Парень подозрительно прищурился:
– А фамилия?
Шура смутился:
– Ботаник…
Собеседник нехорошо улыбнулся. Произнес медленно:
– Понятно.
Шура решил не замечать подтекста. Заставил себя перейти на «ты»:
– Ну, а ты?
– А что я? У нас попроще? Приходько Паша.
Шура подумал, что даже на этой «своей» территории он боится задать собеседнику сакраментальный вопрос: а что же вы, такие простые, тут делаете с нами, такими сложными? Чудеса. Для чего, спрашивается, ехал? Шура решил, что об этом надо обязательно подумать и что теперь времени будет предостаточно. Из толпы вышла женщина в длинной вязаной кофте:
– Или есть тут кто-нибудь из Днепропетровска?
Отклика не последовало. Женщина еще немножко поозиралась и вернулась на прежнее место.
Паша мрачно спросил:
– Курить пойдешь?
Пока курили, Шура не выдержал и поинтересовался:
– А тебя кем записали?
– Кем? Кем? Никем.
Помолчали. Паша, видимо, почувствовал неловкость и достал из кармана синюю книжицу:
– Гляди сюда! Видишь точек много, ну, вместо слова.
– Ну…. И что это?
– А то, что я никто!
Оказалось, что Паша Приходько был куда лучше осведомлен о местных нравах и обычаях. Шуре даже стало неудобно. Самое главное, как выяснилось, было пройти вот эту первую регистрацию и получить правильную национальность. Удавалось это не всем, хотя люди готовились загодя. Паша, например, на всякий случай за большие деньги сделал у себя в Пензе странный документ, из которого следовало, что его мать изначально была еврейка. Но деду с бабкой исключительно из опасений за дочкину судьбу удалось сварганить другое, правильное свидетельство о рождении, где их дочь оказалась чисто русской. Паша понимал, что здесь не дураки сидят, и этот еврейский документ показал, как козырь в рукаве, с объяснениями предыстории. А вдруг пройдет? Но не прошло. И теперь он человек без национальности, так как на деле папа украинец, а мама русская. По местным законам – никто.
– А кто ж у тебя еврей?
– Жена.
– А где она?
Паша поискал глазами и указал на угрюмую женщину, жадно курящую у соседней колонны.
– А. И дети есть?
– Щас! Размечтался.
Как выяснилось, детей нет и быть не могло, так как брак у них фиктивный, фиктивней некуда, и Паша даже подозревает, что супруга его девочка, ибо не один нормальный мужик на такое чудо не позарится.
