– Как мы это раньше не заметили? – говорю я, наклоняясь ближе к экрану.
– Нет энергоследа. Если у них есть источник энергии, то это не большой реактор, как мы ожидали.
– Тут же река есть. Может, он у них гидроэлектрический? – говорю я.
– Или, может быть, тут вообще ничего нет. Не разберешь, огни это или просто помехи, – говорит мама тихо, и мы обе внимательно смотрим на экран.
Пятнышко на реке удаляется, мы выходим на орбиту с другой стороны, направляясь на запад, огибаем планету кругом, входя в атмосферу, а затем возвращаемся на ту сторону, готовясь к посадке.
– Здесь высадимся? – говорю я.
– Можно и здесь, – говорит мама.
– Если они не выжили, первое, что нам нужно сделать, – учесть их ошибки.
– Иначе нас тоже убьют.
– Наши технологии совершенней, – говорит мама. – А они, насколько нам известно, старались не пользоваться даже тем, чем располагали. Наверняка потому и погибли. – Она смотрит на меня. – С нами такого не произойдет.
Надеюсь, думаю я про себя.
Мы обе наблюдаем за тем, как удаляется от нас континент.
– Готов, – четко говорит отец по громкой связи.
– Тогда у нас десять минут, – говорит мама, нажимая кнопку, которая начинает отсчет.
– Волнуетесь? – говорит голос папы.
– Кое-кто точно волнуется, – говорит мама, смотрит на меня и хмурится.
* * *
– Я рада, что мы не полетим, – сказала Стефф Тейлор, когда я увидела ее на уроке в первый раз после того, как объявили, что для высадки выбрали мою семью, а не ее.
Шел мой любимый урок, рисование с Брэдли на Бете. Кроме рисования, Брэдли учил нас математике и сельскому хозяйству. Он – мой самый любимый человек во всем конвое, хоть и заставил меня сидеть со Стефф Тейлор: других девочек нашего возраста в семьях смотрителей нет.
Вот повезло-то нам.
– Это же скучно, – заметила Стефф, по крутив меж пальцев локон. – Пять месяцев на маленьком корабле с одними только родителями.
– Я могу разговаривать с друзьями по видеосвязи. И уроки так слушать могу. И я люблю маму с папой, – сказала я.
Она усмехнулась:
– За пять месяцев разлюбишь.
– Стефф, ты же сама хвасталась, что твоего отца…
– А потом, когда вы приземлитесь, вам придется жить с жуткими животными и надеяться, что не кончится еда. А еще там погода есть, Виола. Настоящая погода.
– Мы будем первыми, кто ее увидит.
– Радость-то какая! – сказала она. – Первыми увидите заброшенную грязную дыру – Она сильнее скрутила в пальцах локон. – Вы там первыми сдохнете – вот что!
– Стефф Тейлор! – сказал Брэдли перед всем классом.
Другие ученики, уткнувшиеся в свои интерактивные видео, вдруг поднимают глаза.
– Работаю я, – сказала Стефф, проведя руками по планшету.
– Да? Тогда подойди и покажи нам, над чем же ты работаешь, – сказал Брэдли.
Стэфф нахмурилась, и я поняла, что к длинному списку ее обид добавилась еще одна.
Она встала так медленно, как только могла, и прошептала мне:
– Тринадцатый день рождения. В полном одиночестве.
И по ее довольному виду я поняла, что отреагировала на это именно так, как ей хотелось.
* * *
– Сто двадцать секунд до выхода на орбиту, – говорит мама.
– Готов, – говорит папа по громкой связи, и я слышу, как постепенно меняется шум двигателей.
Мы готовимся прекратить свободное падение и преодолеть атмосферу планеты.
– Я тоже готова, – говорю я, открывая экраны, с помощью которых я должна буду найти большой, свободный от деревьев участок, когда мы полетим ближе. Если я не ошибусь, именно там будет основан наш первый город.
– Девяносто секунд, – говорит мама.
– Открываю двигатели, – говорит папа, и шум снова меняется. – Насыщаю топливо кислородом.
– Пристегнись, – говорит мама.
– Я уже пристегнулась, – говорю я и поворачиваю кресло так, чтобы она не видела, как я пристегиваюсь.
– Шестьдесят секунд, – говорит мама.
– Еще минута – и мы станем первыми, – кричит папа по громкой связи.
Мама смеется, а я нет.
– Ты что, Виола? Это же правда здорово, – говорит мама.
Она смотрит на один из экранов, набирает на нем что-то кончиками пальцев, а потом говорит:
– Тридцать секунд.
– Мне и на корабле хорошо, – говорю я тихо, но так серьезно, что мама оборачивается и смотрит на меня. – Не хочу жить там.
Мама хмурится:
– Пятнадцать секунд.
– Топливо готово! Займемся атмосёрфингом! – говорит папа.
– Десять, – говорит мама, не отрывая от меня глаз. – Девять.
И тут все идет наперекосяк.
* * *
– Но это же целый год, – сказала я Брэдли во время частного урока за месяц до того, как мы улетели. – Год вдали от друзей, от школы.
– А если бы ты осталась, это был бы год вдали от родителей, – ответил он.
Я оглянулась на пустой класс. Обычно он был полон детей из других семей смотрителей, мы учили уроки, разговаривали с друзьями. Но сегодня здесь были только мы с Брэдли, он напоминал мне о технических подробностях, которые пригодятся мне в путешествии. Завтра Симона с Гаммы, в которую Брэдли, по-моему, тайно влюблен, будет учить меня основам выживания в экстренной ситуации, чтобы подготовить меня к худшему, что может случить ся. Мы с ней снова останемся в классе одни.
– Почему выбрали именно нас? – спросила я.
– Потому что вы лучше других подходите для этого задания, – ответил Брэдли. – Твоя мама – наш лучший пилот, а папа – превосходный инженер.
– А я? Почему я должна расплачиваться за то, что они такие умелые?
Брэдли улыбнулся:
– Ты тоже не простая девочка. Ты отлично смыслишь в математике. Младшие ученики обожают твои уроки музыки.
– И за это меня надо наказать, отослав подальше от всех, кого я знаю.
Он странно на меня посмотрел, а потом так быстро набрал что-то на планшетах перед нами, что я даже не поняла, что он сделал.
– Назови это, – сказал он строгим голосом учителя, и мне немедленно захотелось ответить.
– Ортштейн, – сказала я, глядя на модель ландшафта. – Хорошо дренируется, но суховат. Перед высадкой злаков необходима ирригация в течение пяти – восьми лет.
