— Господи Боже мой! — строгим голосом сказала в ответ Анна Павловна. — Вы совсем все с ума сошли! Какой мне, Денисова, к лешему, коммерческий центр! Я здесь двадцать лет проработала, так куда я уйду? Мужу вашему я и так выпишу все, хоть на два месяца, хоть на десять лет! Болтаете всякую чепуху!
— Не бросай нас, старух! — И Денисова заморгала глазами.
Анна Павловна закусила губу.
— Скажете тоже… Кому я нужна? Такие мышки, как мы, Денисова, денег все равно зарабатывать не умеют. Психология у нас не та. Не можем мы, Денисова, против правил идти. Как учили нас, так и лечим. И потом, за богатство, за любовь и за славу надо здорово заплатить! Баш на баш и выходит. И неизвестно еще, что окажется здоровее — серой мышкой быть или суперзвездой. Делаю я свое дело — и ладно!
И старуха Денисова, перекрестясь на Анну Павловну, как на попа в церкви, и оставив для верности коробку конфет в коридоре, в изумлении потопала к лифту. А районный врач Толмачева, смутившись от своего высокопарного слога, быстренько побежала на кухню и стала разогревать своему блудному мужу вчерашний суп.
— На таких, как ты, Аня, земля русская держится! — подобострастно, чтобы его не турнули, сказал муж.
— Да живи уж, коли пришел! — ответила ему Анна Павловна.
А когда он уснул на диване, Анна Павловна, вовсе не вспоминая, что хотела сотворить с собой три часа назад; с удовольствием делала то, что не делала Маша Арбатова долгое время. А именно — мыла посуду. Анна Павловна ставила чистые тарелки в ряд и думала: «А зачем ему корчить джентльмена? Видно, несладко пришлось. Но ничего не поделаешь — он мне родной! Ну выгнала бы я его, была бы я разве счастливее? Нет! Надо жить такою, как есть! Мышью так мышью! Природу не переделать! Главное — знать, что ты хочешь! В желаниях у каждого своя доминанта. Для кого-то цель жизни — еда, для кого-то — любовь, а для третьего — деньги. Как часто люди верят расхожим фразам! Военные — тупые. Русские — дураки. Девушки в четырнадцать лет должны иметь много связей. Разве нимфомания — норма жизни? Почему если домохозяйка — то непременно затюканная? Если девственница — то будущая пациентка онкологической клиники? Статистика свидетельствует, что это не так. Зачем грести всех под одну гребенку? Ненависть — всего лишь страдание неудовлетворенного самолюбия. Кто-то любят кофе, я — чай. Кто-то — горький перец, я — карамель в шоколаде. Кто-то создан таким, что не умеет прощать. Я могу простить и обнять целый мир! И если я буду вести себя по-другому, это буду уже не я. — И, почувствовав, что ей очень хочется спать, Анна Павловна подумала на прощание: — До свидания, Париж! Будь, пожалуйста, счастлив! Даже и без меня».
Июль 1999 г.
ВРЕМЯ ДЕВЫ
Все дело было в ботинках. Именно из-за них я обратила на Него внимание в первый раз. Мой муж, наш ребенок и я сидели в шесть часов утра на холодной скамье зала ожидания аэропорта Внуково и ждали посадку на рейс в Сочи. Муж читал газету и время от времени принимался ворчать, что из-за меня мы приехали в отсыревший от ночного дождя аэропорт ни свет ни заря. Я говорила, что куда как лучше нервничать на шоссе в пробке. Бежать, разбрызгивая грязь, через мокрую и скользкую от луж площадь с тяжеленными сумками под угрозой опоздать на регистрацию. Я говорила, что мне жаль, что прическа у меня не растрепана, глаза не размазаны, а, наоборот, выгляжу я, несмотря на столь ранний час, вполне прилично. Муж саркастически улыбался. Наш мальчик разглядывал комиксы.
И тут я увидела Его обувь. Не серенькие или бежевые ботинки с рынка, которые покупает себе мой муж и в которых ходит подавляющее большинство мужчин нашей страны. А настоящие кожаные, благородного вишневого оттенка мокасины с бахромой, золотистой подошвой и сложным узором из дырочек. Подошву я разглядела, потому что прямо передо мной одна Его нога в шикарном мокасине была положена на другую и слегка покачивалась в такт мурлыканью барственного баритона.
Не поднимая глаз, я повела ими вправо и влево. С одной стороны рядом с вишневыми мокасинами, припадая одна к другой, уютно расположились аккуратные белые босоножки, а с другой — небрежно, под тупым углом разбросались маленькие зеленые шлепанцы. Я отчего-то вздохнула. И после этого подняла глаза.
Да, они сидели втроем, так же как мы, на скамейке. Он тоже, скучая, читал газету. Вернее, мой муж читал, а Он лениво просматривал, одной рукой обнимая жену, а другой — девочку. Девочка, привалясь на его плечо, отправляла в рот чипсы. Видимо, ей с утра, так же как мне, ничего не хотелось есть. На нас они не смотрели.
— Спорим, — сказала я мужу, — та семья, что напротив, тоже летит в Сочи.
Он сказал, не отрываясь от газеты:
— Ну и что?
— Ничего.
Мой муж проглатывал все издания без разбору, кроме женских и медицинских. Он зарывался в них всем нутром. Он искал в них подстрочный смысл, будто от этого зависела его смерть или жизнь. А я работала в медицинском издании. Разумеется, в том, которое он никогда не читал.
Наконец объявили посадку. Прозрачная пелена дождя над взлетно-посадочной полосой сменилась холодной испариной. Пассажиры надели на себя кто что мог. Будь мой ребенок в шлепанцах, я закутала бы ему ноги хоть полотенцем. Родители девочки сохраняли спокойствие.
Я посмотрела на мать. Она выглядела победно. Блондинка типично американского вида. Голубые глаза, короткий вздернутый нос, стрижка, майка без рукавов и светлые шорты в обтяжку — все соответствовало образу веселой, спортивной представительницы Соединенных Штатов, каких часто показывают в боевиках и фильмах про инопланетных пришельцев. Девочка была вся в нее.
Он был совсем другого типа. В очках в золотой оправе. С хорошо намеченной лысиной. Но не с такой, бугристой и некрасивой, зажатой между висков, которую униженно прикрывают чудом оставшимися редкими прядями. Его лысина была вальяжна, она была надушена и вставлена в раму ухоженного темно-русого пуха. Она свидетельствовала по меньшей мере о респектабельности.
Его жена и дочь не ежились от промозглого холода. Они стояли около самого трапа, он их обнимал. Он позаботился, чтобы они вошли в самолет в числе первых.
— Ты готов был меня сожрать, что я потратила двести рублей на частника, чтобы не тащиться в такую рань на метро. — Я сказала это мужу, как только мы опустились в кресла. Очевидно, бес зависти дернул меня за язык.
— Если бы ты работала не в своей богадельне, а в престижном журнале, — ответил мой муж, — то мы могли бы себе это позволить. Но у тебя доходы другие.
— А при чем тут вообще я? — Игла сама опустилась на заезженную пластинку. — Ты участвуешь в реконструкции своего завода вот уже десять лет…
— У тебя есть претензии? Муж резко захлопнул прочитанную газету. — Если бы мы полагались на тебя, то не уехали бы никуда дальше тещиной дачи!
— У некоторых жены вообще не работают, однако отдыхать ездят на Тенерифе.
Ребенок самостоятельно пристегнул ремни и продолжал в сотый раз просматривать комиксы. Он был привычен к таким перепалкам.
