НИКИТИН Пётр Романович, московский архитектор.
БЛАНК Карл Иванович, московский архитектор.
ФАЛЬКОНЕ Пьер-Этьен, французский скульптор.
ДИДРО Этьен, французский философ.
ЛЬВОВ Николай Александрович, поэт, архитектор, инженер.
ДЕРЖАВИН Гаврила Романович, поэт, государственный деятель.
ХЕМНИЦЕР Иван Иванович, поэт, баснописец.
ЛЕВИЦКИЙ Дмитрий Григорьевич, живописец-портретист.
КРИДЕНЕР Юлия, баронесса, писательница, проповедник мистических учений, пользовавшаяся влиянием на Александра I.
ЛОПУХИНА Анна Петровна, по мужу княгиня Гагарина, фаворитка Павла I.
Связи, существующие между нами, их
свойство, история этих отношений, их
развитие, наконец, обстоятельства,
при которых и вы, и я провели нашу жизнь,
всё это имеет нечто столь особенное,
что мне невозможно упустить всё это
из моей памяти, из моего внимания
в особенности же в будущем.
Павел I — Е.И. Нелидовой
ПРЕДИСЛОВИЕ Е.А. Баратынский, А.Л. Баратынская
— Вы озабочены, друг мой? Дурно спали?
— Ваша проницательность не изменяет вам, дорогая.
— Если это и комплимент, то на этот раз совершенно незаслуженный. Никифор сказал, что ещё в опочивальне вы спросили о почте, хотя она никогда не приходит в Мураново с утра. И ещё ваша рассеянность — вы, кажется, не замечаете завтрака.
— Ваша правда. Но вы удивитесь причине. Под утро мне пришла на мысль бабушка Екатерина Ивановна: от неё давно не было известий.
— Что удивительного, что в её годы она потеряла интерес к переписке. Восемьдесят с лишним лет — непомерный груз. Вспомните, даже на ваше именинное поздравление бабушка ответила лишь через два месяца. И это при её былой любви к перу!
— Хорошо бы так. Хотя, казалось бы, постоянное одиночество — письма лучший способ с ним бороться.
— Но Катерина Ивановна может и не стремиться к такой борьбе. В любое время она могла переехать из своего замка в Петербург или даже Гатчину. Ведь у неё сохранился там домик, не правда ли?
— В том-то и дело — не могла. Ни нынче под бременем старости, ни раньше, когда сил хватало.
— Почему же? Разве у неё были и есть какие-то обязательства перед хозяевами замка?
— Уверен, что никаких. Кроме глубочайшей дружбы.
— Так за чем же дело стало?
— За средствами к существованию, дорогая. Катерина Ивановна бедна. Она не располагает ни землёй, ни собственным домом. Пенсия бывшей фрейлины — единственная определяет её возможности.
— И это после такого положения при дворе? Мне это всегда казалось невероятным. И несправедливым.
— Справедливость сильных мира сего? Вы шутите, моя дорогая. Да и при том, положение Катерины Ивановны... мне неприятно его обсуждать. Так сложилась жизнь: она не могла выбирать.
— Или не хотела иного решения. Вы сами говорили: ею руководило чувство. По вашим же словам, большое чувство. Катерина Ивановна просто уступила ему. И была по-своему счастлива.
— Время показало: Россия с её помощью могла иметь достаточно доброго императора. И во всяком случае, не того сумасброда, который изломал столько человеческих жизней.
— И он не сохранил памяти об этом. Даже не захотел найти способа отблагодарить за доброту. Ему же это ничего не стоило.
— Вы требуете от самодержца простых человеческих чувств, дорогая. Они им незнакомы. Поднимаясь по ступеням престола, они сбрасывают их с себя, как изношенные одежды, недостойные императорской мантии. Павел был слишком ярким тому примером. Непреклонное самолюбие Катерины Ивановны могло только раздражать, а неожиданно сложившиеся добрые отношения с императрицей и вовсе разгневать. Хотя было бы несправедливым не вспомнить — тот единственный раз, когда Катерина Ивановна всё же решилась обратиться к императору с личной просьбой...
— О ваших родителях?
— Вот именно. О своих племянниках. Император немедленно удовлетворил все её желания. Более того. Написал любезнейшее письмо, что счастлив быть для неё полезным и благодарит за возможность оказать ей хоть такую незначительную услугу.
— Это во многом извиняет его.
— Такая малость?
— Малость, которая говорит о памяти чувства. Для Катерины Ивановны это должно было стать немалой сатисфакцией.
— При полном господстве мадемуазель Лопухиной? Вспомните, каких только безумств император не совершал во имя новой любви! Именем Анны назывались военные корабли! Имя Анны развевалось на штандартах! Матушка говорила, что без этого имени не бывало ни одного фейерверка. И это в присутствии бедной императрицы.
— И всё же письмецо говорило о многом.
— В прошлом, может быть. Вряд ли оно могло облегчить положение Катерины Ивановны. Кстати, о моей, как вы выразились, заботе. Сегодня 10 февраля, не правда ли? Два года назад не стало Пушкина. В этот самый день. Катерина Ивановна приняла очень к сердцу кончину Александра и много говорила о ней.
— Она любила его поэзию? Откликалась на неё?
— Вы хотите сказать, бабушка относилась к иной эпохе. О ней писал граф де Сегюр. Ей посвящал свои строки граф Неледенский-Мелецкий. Несмотря на скрытое неудовольствие своей супруги, бабушкиной однокашницы по Смольному институту. Её воспевали даже в газетах тех лет — вещь уж и вовсе необычная. И тем не менее Катерина Ивановна не осталась равнодушной к таланту Александра. Вы знаете, какие стихи его она нередко повторяла? Удивляйтесь же:
«Не стану есть. Не буду слушать! Умру среди твоих садов!» — Подумала и стала кушать.
«Руслан и Людмила»! Сказка эта Катерину Ивановну чрезвычайно забавляла. А в кончине Александра она винила одну супругу его.
— Так ли уж это справедливо?
— У Катерины Ивановны был свой резон. Да, конечно, к великому несчастью Александра на молодую госпожу Пушкину сразу же обратил внимание император. Но бабушка настаивала, что именно она при желании — а на желании ставилось главное ударение! — она легко могла найти выход из положения.
— Она? При её неопытности?
— Бог с вами, моя дорогая! Разве женщина бывает неопытной? Даже в пелёнках? Жизненный опыт и разум ей заменяет инстинкт, и этого предостаточно. Таково убеждение бабушки.
— Вы имеете в виду, что если бы госпожа Пушкина хотела сохранить семью и ценила мужа, то...
— Увидев настойчивость императора, могла сказаться, положим, нездоровой, усталой, беременной, наконец, чему бы никто не удивился, зная африканский темперамент Александра. И пожелать деревенского уединения — для поправления здоровья. Разве нет? Вы же сами никогда не настаивали на светской жизни и, как мне кажется, сами стремились к нашему сельскому уединению. Вы всегда говорите, что только в Муранове чувствуете себя вполне счастливой.
