Тут я услышал, как шлепают по лужам чьи-то сапоги.
— Сюда идут, — сообщил я, оглядываясь.
Повернувшись к костру, я увидел, что Ван Боккелен исчез.
— Сиди тихо, — предупредил Эдди. — Это закон.
И точно. Их было четверо — четверо верзил в плащах и с дробовиками. Они обступили костер и принялись рассматривать нас.
— Ты! — Тот из них, которого я принял за шерифа, указал на меня дулом дробовика. — Встань!
Он подошел ко мне вплотную.
— Оружие есть?
— Когда-то у меня был винчестер, — ответил я. — Но то когда-то…
Наклонившись, он быстро обыскал меня, быстро, но со знанием дела; затем проделал то же самое с Эдди. Никогда еще не встречал такого мастера обыскивать.
— У тебя что, нет даже ножа? Или какой-нибудь бритвы?..
Эдди продемонстрировал свои здоровенные кулачищи.
— Кроме этого, мне ничего и не надо, — сказал он.
Шериф повернулся к узколицему рыжеволосому мужчине.
— Ты, кажется, говорил, их было трое? Ты же утверждал, у вас сидели трое…
— Так и есть, трое. Посадили-то их порознь, а ушли они все вместе. Этот черномазый влетел за бродяжничество. Околачивался в округе без дела. Мы засадили его на ночь в камеру, а утром велели убираться подальше. А тот вон, в широкополой шляпе, затеял в Риане драку с Салти Брикенриджем. Весь салун разгромили.
Шериф посмотрел на меня с уважением.
— С Салти? Видел его! Но я-то думал, он сцепился с кем-нибудь покрепче тебя. Сколько ты весишь, парень?
— Сто семьдесят. Только, по-моему, вес в драке ничего не значит. — Помолчав, я нехотя признал: — Хотя этот Салти… он мастер драться на кулаках.
Шериф удовлетворенно хмыкнул.
— Верно говоришь. До сих пор его еще никто не мог побить.
Он пнул ногой тюк с упряжью.
— Что тут?
— Седло. Я направляюсь на Запад.
— А как ты попал на Восток? Перегонял стадо?
— Угу, — кивнул я.
Один из спутников шерифа, сероглазый парень, пока еще не вымолвивший ни слова, все время озирался по сторонам.
— А где еще один? — спросил он наконец. — Такой высокий блондин?..
— Не видел его, — заявил я, — не видел с той минуты, как мы вышли из камеры. Он сказал, что собирается в Риан, мол, хочет глотку промочить. — Я усмехнулся. — Ну а я решил, что мне не стоит туда возвращаться.
Все они тотчас на меня уставились. Потом сероглазый сказал:
— Зря, ребята, его выгораживаете. Он того не стоит — скверный человек…
— Может, так оно и есть, — я пожал плечами. — Но ведь он был у вас в руках. Зачем же вы его выпустили?
Шериф выругался.
— Потому что мы не знали, что он за тип. Мы оказались полными идиотами. Только потом Фарго вспомнил о старой афишке. Там объявлена награда за этого человека… живого или мертвого. Его разыскивают за убийство.
Эдди — тот даже не взглянул на меня.
— И сколько же? — поинтересовался я из чистого любопытства.
— Пять тысяч.
— Пять тысяч! Да я за всю жизнь не видывал этаких деньжищ. А впрочем, чему удивляться? Если работаешь за тридцать долларов в месяц и харчи, то вообще денег не видишь. Когда мне наконец-то удалось накопить сорок долларов, чтобы обзавестись седлом, я и то считал, что мне крупно повезло.
Фарго посмотрел на меня.
— Как тебе звать, ковбой?
— Пайк, — ответил я. — Барнабас Пайк. Кое-где меня зовут Пронто.
— Пронто?[2] Потому что ты такой проворный?
Я усмехнулся прямо ему в лицо:
— Может, из-за того, что я слишком быстро завожусь. В смысле теряю голову, когда меня выводят из себя. Правда, не всегда…
— Охотно верю, — кивнул шериф. — Я видел Салти после вашей драки.
Они еще немного покрутились у нашего костра, даже подошли к реке, и, наконец, собрались уходить. Один лишь Фарго немного замешкался. Он стоял, ковыряя сапогом землю в том самом месте, где недавно сидел Ван Боккелен.
— Пять тысяч, — произнес он. — Это ведь куча денег.
— Знаете, мистер, — отозвался я, — этот джентльмен мне сразу же пришелся не по нутру. Но я в жизни никого не продавал и впредь не намерен этим заниматься.
— Я так и думал, — проговорил Фарго. — Но советую: не связывайся с этим парнем. Держись от него подальше. От такого добра не жди.
— Ты, верно, бывал на Западе? — заметил я.
— Да, приходилось, — кивнул он. — Может статься, и еще раз придется.
Он повернулся и поспешил вслед за своими приятелями. Мы же, Эдди Холт и я, молча глядели им вслед.
Наконец Эдди, подобрав несколько сучьев, швырнул их в костер.
— Убийство… — пробормотал он. — Нехорошо это… А все же интересно — кого он убил?
— От такого жди любой пакости, — отозвался я. — На него взглянуть — сразу видно, что за птица… Слушай, Эдди, ты точно знаешь, куда именно направляешься? Если нет, пойдем со мной. Какая разница — голодать вдвоем или в одиночку. А если мне удастся найти работу, то замолвлю словечко и за тебя.
— Согласен! — просиял Эдди.
От костра шло тепло, ветер улегся, дождь почти перестал. Слышно было, как с навеса под мостом срываются последние крупные капли.
Мы снова замолчали. Мне ужасно хотелось хоть ненадолго задремать, но уже совсем скоро мог появиться поезд. Сидя у огня, я мечтал о том, чтобы в составе оказался хоть один пустой вагон. Терпеть не могу товарняков, если нет пустого вагона.
— Значит, мы компаньоны, Пронто? — спросил Эдди.
— Почему бы и нет? — сказал я.
И в тот же миг издали донесся гудок паровоза.
Мы поднялись. Эдди затоптал костер и, зачерпнув старым котелком воды из речки, залил еще дымящиеся угли. Затем начали взбираться на насыпь.
Здесь, перед подъемом, поезд сильно замедлил ход, так что нетрудно было заскочить на ходу.
Мы пропустили около дюжины вагонов, а затем Эдди углядел открытую дверь.
Он побежал вдоль рельсов и, поравнявшись с вагоном, легко запрыгнул в него, и поймал брошенное мною седло. Ну, и я, конечно же, не заставил себя ждать.
Еще долго после того, как Эдди уснул, завернувшись в какое-то тряпье, которое он нашел в дальнем углу вагона, я сидел у открытой двери и глядел на проносившиеся мимо края. Время от времени мы проезжали одинокие фермы, — в окнах светились огоньки… У одного дома я заметил человека с фонарем в одной руке и ведром — в другой; его собака яростно облаивала поезд.
