...Проходя мимо балкона, комендант неожиданно повернулся и бросил вверх острый, прямо-таки орлиный взгляд. Женщины смущённо прикрылись веерами, но предмет их беседы уже энергично шагал дальше.
— А я тебе что говорю? — отозвалась её собеседница. — Задору в нём на четверых. Он ещё у короля-католика при дворе послужить успел. Большие надежды подавал. А сослали его сюда к нам за какое-то тёмное дело. Вроде как оскорбился и, честь свою отстаивая, какую-то знатную персону на поединке прирезал.
А я слышала, что не прирезал, а соблазнил. Только не посоветовала бы я его своим подругам в любовники!
— Почему? — спросила вторая. — Думаешь...
— Ах нет, совсем не то! — посмеиваясь, перебила её первая. — Просто с таким характером он свою любовницу легко вдовой сделает. А кому это нужно, сама посуди?
Солнце протянуло луч прямо на лицо говорившей. Та недовольно поморщилась и, придерживая многочисленные тяжёлые юбки, начала вставать с кресла. Вторая последовала её примеру.
Комендант Памплоны Иниго де Лойола успел уйти уже довольно далеко. Путь его лежал к восточной городской стене. Он больше не смотрел по сторонам и не заметил бедно одетую девочку, лет десяти, следующую за ним, как привязанная.
Никого не было у стен в этот утренний час. Иниго поднялся по замшелым потрескавшимся ступеням и встал у края, напряжено вглядываясь в лазурную даль, затуманенную то ли дымкой, то ли простой пылью. Маленькая оборвашка потопталась немного у лестницы. Потом, воровато оглянувшись, взбежала наверх и встала прямо за спиной коменданта.
ГЛАВА ВТОРАЯ— Дон Иниго, дон Иниго! А вы сапоги надели! Май на дворе, а вы сапоги надели!..
— Чёрт побери, Лионелла! Разве можно так неожиданно кричать человеку в ухо? Не зря мне советуют тебя высечь...
Лионелла потупилась. Почесала грязную босую пятку. Сдвинула брови домиком и шевельнула носом. Гримасничала она виртуозно — такое уж подвижное лицо.
Через мгновение скорбное выражение вновь сменилось любопытством.
— А сапоги-то зачем всё же, дон Иниго?
— А то ты не знаешь, какие в мае страшные грозы бывают?
— Да сейчас-то солнышко, дон Иниго, я не глупая. Говорят, де Фуа к нам с войском идёт. Значит, с ним-то воевать вы сапоги и надели. И на стену влезли, чтоб первей всех его увидеть.
Ну вот, сама себе и ответила. Иди отсюда, не мешай мне думать.
Девочка потопталась рядом, оценивая серьёзность его последней фразы. Решила, видимо, что вправду занят. Снова скорчила презанятнейшую рожицу. Бочком, подобрав залатанную серую юбку, спустилась по лестнице и упорхнула.
Иниго де Лойола вернулся к тяжёлым раздумьям. Приближение французских и наваррских войск под предводительством Андре де Фуа не предвещало ничего хорошего. Ни пограничной Памплоне, пестро населённой недружественными народами, ни ему, Иниго, лично. Сам он собирался хранить верность королю при любом раскладе сил. Предстоящее сражение его не пугало. В военных действиях он участвовал с пятнадцати лет, хорошо владел оружием, имел мгновенное чувство ситуации, столь необходимое любому воину. Мучило его другое.
Годы текли, вот уже разменян четвёртый десяток, а всё никак не получалось разбогатеть. Никакими подвигами не удавалось изменить плохую данность: тринадцатый ребёнок в семье, никакого наследства, никаких перспектив.
В юности казалось — вот он, выход, совсем близко, только извернись половчей. Ловкости Иниго было не занимать — не успел при дворе появиться, как пажом в свите короля Фердинанда сделался. А дамой сердца официально объявил не кого-нибудь, а саму инфанту Каталину. Это позволялось. С принцесс не убудет, а петушки молоденькие службу намного веселее несут. Иниго, помнится, объявив её высочество своей дамой, всю ночь потом не спал, всё виделось ему великое будущее.
Вот оно, его будущее, — эта проклятая Памплона. И глушь безнадёжная, и спокойствия нет — вечно Испания с Францией Наварру делят. Он уже устал ждать неприятностей. Пусть бы случилось что — может, не так муторно станет на душе. Вот и сапоги военные надел, едва услышав про приближение войск, будто мальчик. Смешно, право!
Иниго внимательно осмотрел горизонт. Пусто. Ласковая прозрачность майского неба. Завтра, небось, дорога запылит. Или сегодня ночью подойдут, чтобы под покровом темноты. Как будто можно в этом городе что-то тайно сделать! Даже малые дети всё знают.
Хмурясь, он спустился со стены, и сейчас же в кустах мелькнула тень. Опять Лионелла! Эта девчонка хвостом за ним ходит. И откуда только у стряпухиной дочки столько наглости? Действительно, высечь пора да на кухню отправить, чтоб не вылезала. Только ведь без её гримас и кривляний совсем скучно будет.
...Иниго шёл по улице, прикидывая, как оборонять этот проклятый город. У де Фуа — пушки. А стены памплонские выстроены, когда чугунные ядра ещё по воздуху не летали.
— Благородный дон! — от стены отделилась женская фигура. Простолюдинка. Впрочем, здесь и аристократки-то захудалые, не то что в Мадриде. Ни гордости, ни стати, смотреть не хочется. А этой оборвашке что надо?
— Благородный дон! Уж как страшно мне вас тревожить, но скажу. Вы ж на девочку мою внимание нет-нет да обратите. А ей что ж? Ей тоже бус всяких хочется да сладенького. А кто ж ей купит-то? Отца нет у неё. А я уж помолюсь Пресвятой Деве за вас...
От неё кисло пахло дешёвым вином. Иниго поморщился. Не считая, сунул в жадно трясущуюся тёмную руку горсть монет.
Завернул за угол. Сердито пнул прогнившие доски — мосток через канаву. В грязной воде, будто в насмешку, плавали цветки королевской герани.
...Лионелла настигла его уже через несколько шагов.
— Дон Иниго! Не давайте ей денег! Мне не нужно бус, мне с вами интересно. А она, может, и в церкви-то за вас не помолится. Может, на всё вина купит.
Лицо её при этом выделывало самые невозможные фортели, рот лодочкой ездил от уха к уху. Чёрные засалившиеся кудряшки вздыбились, будто рожки чертёнка.
Иниго вдруг неожиданно для себя закричал:
— Знаешь что, дрянная девчонка! Вот сейчас пойду и прикажу тебя высечь! Впредь неповадно будет лезть, куда не просят!
Девочка вздохнула как-то очень по-взрослому:
— Ну и высеките, если вам легче станет, я только радостная буду. Я же знаю, вам тяжело. Тут кругом наваррцы, а вы — баск. Не пойдут они за вами. И за короля не станут драться.
Лойола воззрился на неё с удивлением, будто в первый раз увидел:
— Лионелла... Ты зачем такая умная?
— Ну я же некрасивая зато, — задумчиво проговорила она, комкая худыми исцарапанными пальцами засаленный шнурок на рубашке. И вдруг заглянула ему прямо в глаза. — Дон Иниго... а я... очень некрасивая?
