Это, между прочим, про меня, на тот случай, если вы не обратили внимания.
Вот она я, двадцатичетырехлетняя одинокая мать Гэвина (чудесный прощальный дар, какой я получила в признательность за свое сумасшедшее умение отделываться от девственности, йо!), и вдруг парень, которому я стихийным порядком отдала упомянутую девственность после очень заводной игры в пиво‑понг[2]на вечеринке в общаге, объявляется в моем родном городе, чтоб и меня с панталыку сбить, и востребовать сына, о существовании которого он не ведал. В реальной жизни такого не бывает. Нечто столь же идеальное случается только в книгах да в фильмах Джона Хьюза[3].
А Картер, значит, никогда не стоял под моим окном, держа над головой радиоприемник, никогда не бежал навстречу по улице, чтобы подхватить меня в объятья для дух захватывающего поцелуя и вручить пару бриллиантовых сережек, какие всего минуту назад дарил какой-нибудь другой страхолюдине. Нашей истории не обязательно походить на какой-то киноучебник восьмидесятых. Бывало, и страх нападал, были и тусовки балдежные, пьяные сборища, непотребная ругань, непонимания, споры, угрозы двумя пальцами растопыркой, глазированный шоколадом секс в общественном месте, оказавшийся всего на волосок с комариного муде от показа по городской телевизионной сети. Впрочем, через все это нам с Картером удалось проскочить, одолев наши трудности, с точностью тридцатиминутной комедии положений в прайм-тайм на телевидении. Это не «Нечто замечательное»[4], но что-то чертовски к нему близкое. Я все еще в ожидании своего поцелуя на улице и бриллиантовых сережек, между прочим.
Посреди всей этой неразберихи я еще к тому же деятельно следовала своей мечте открыть собственную кондитерскую и готовить всякие конфетки и печенюшки. Я верно соображаю? Почему бы не добавить себе еще одной заботы до их растущей кучи? Не без причины же на моем холодильнике висит магнит со словами: «Сможешь отоспаться, когда загнешься».
Мы с моей лучшей подругой Лиз вечно толковали про то, как в один прекрасный день будем владеть совместным бизнесом. И, пока я тащила на себе весь воз радостей матери-одиночки, закинув куда подальше свои стремления, Лиз заканчивала колледж и добивалась того, чтобы ее мечта добралась до осуществления. Я, поверьте, мало ведала про то, что она к тому же вынашивала планы, как не дать сгинуть моим надеждам вместе с умением чихать, не писаясь.
Я всегда была личностью изрядно независимой, а потому потребовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что кто-то дарит мне мою же мечту в миленькой упаковке с бантиком сверху. Лиз получила приличный куш в наследство от дедушки, почившего за несколько лет до того, и ни о чем другом не думала, как только вложить деньги в покупку здания, где мы могли бы бок о бок вести каждая свое дело. Мне понадобилось несколько дней, чтоб перестать мудить белым светом и понять, что сделала она это вовсе не из жалости. Лиз сделала это потому, что любит меня, и воплощение ее собственной мечты едва ли значило бы для нее столько же, если бы моя при этом никак не осуществлялась.
Так что, в итоге я ВЫМОТАЛАСЬ. И, полагаю, это возвращает нас к моим фантазиям об удушении. К жизни с другим человеческим существом надо немного привыкнуть. Пока друг в друге мы обнаруживаем лишь мизер раздражающих черт и привычек и, одолевая эти помехи, лишь крепче привязываемся друг к другу. Я люблю Картера сильнее, чем когда бы то ни было считала возможным, а он оказался самым лучшим отцом, о каком женщина могла только мечтать для своего сына. Но – клянусь Богом, Иисусом, Девой Марией, Иосифом и другом детства Христа, Биффом![5]– если он не перестанет будить меня без двух минут пять каждое, едрена-печь, утро своим ноющим, как мотопила, храпом, то я отделаю ему задницу не хуже Дэвида Кэррадайна[6].
О да, миленький кузнечик, ничто не спасет тебя от погибели: я удушу тебя во сне.
С другой стороны, если получше подумать, Дэвид Кэррадайн самого себя задушил по ходу какой-то запутанной истории с сексом, ведь так? Не думаю, что сумела бы убедить Картера удушить самого себя, какой бы обнаженной пред ним ни предстала.
Я все перепробовала, чтоб мой ночной сон раздражал меня поменьше. Я легонько толкала его под локоток, потому как, если верить «Гуглу», простая смена положения тела положит конец храпению. Вранье. И перестаньте орать: в «Гугле» все правда! Иначе как бы я узнала, что самой старой из живущих в мире золотых рыбок сорок один год от роду и зовут ее Фред?[7]Или что, когда вы впечатываете в поиск «Гугла» слово «косо», вся страница слегка кособочится по часовой стрелке?[8]Народ, это же факты!
Мой отец посоветовал мне купить для Картера коробку носовых накладок и закреплять их на переносице каждый раз перед сном.
Не вышло. На следующее утро я проснулась вся в носовых накладках, прилепившихся к местам, куда лепить их ни в коем случае не следует. Все это забавно и игриво до тех пор, пока не приходится запираться в туалете со щипчиками, зеркальцем и фонариком.
Я от расстройства не раз взбрыкивала ногами и шмякала ладонями по матрасу, вопия шепотом про членососов‑храпунов и отсутствие у них уважения к людям, спящим тихо-тихо. Еще я срывала с него одеяло, била по лицу его же собственной подушкой, которую вырывала у него из-под головы, стараясь зажать ему нос.
Эй, не судите меня! Я не пустяк какой теряю, а сон.
