Шофер, не отрывая взгляда от дороги, отозвался:
— Так Геббельс, товарищ генерал—полковник, на всю Германию кричал, что большевики уничтожат всех поголовно, даже малых детей. А они вон — хлебают суп, уписывают кашу за обе щеки и радуются, что остались живы.
Машины, набирая скорость, выскочили за городскую черту. Серой лентой стлалось широкое шоссе, на котором лишь местами зияли воронки от разорвавшихся бомб и снарядов. Вскоре показался лагерь 1–й гвардейской танковой бригады.
На лесной опушке выстроились боевые машины, как на параде, колесо к колесу, гусеница к гусенице. В четком строю стояли экипажи, гвардейское знамя колыхалось на ветру.
«Мерседес» застыл на правом фланге, рядом остановилась машина члена Военного совета Попеля.
Комбриг Бойко подал команду:
— Смирно! Равнение направо!
Приняв рапорт, командарм пошел вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица солдат и офицеров. Все они — механики—водители, башенные стрелки, командиры танков — еще недавно штурмовали городские кварталы Берлина, рискуя в последнем бою погибнуть от фашистских пуль и осколков разорвавшихся снарядов.
В центре поляны уже стоял невысокий стол, покрытый кумачом. Возле него хлопотал Попель, готовясь к церемонии награждения. Офицер отдела кадров вынул из портфеля необходимые документы, коробочки с орденами и медалями.
Катуков произнес короткую речь:
— Товарищи бойцы и командиры! Дорогие первогвардейцы! Сегодня мне выпала почетная миссия вручить вам боевые награды в особых условиях, в условиях мира. Вы честно сражались, как подобает солдатам, громили противника везде и всюду, шли вперед, не страшась смерти, теряли боевых друзей и товарищей. Наш путь пролег от Орла до Берлина. Такое не забывается!
В строю — оживление. Еще бы! Разве можно забыть огненное пекло многочисленных боев, откуда, казалось, невозможно выбраться живым?
Офицер отдела кадров начал поименно вызывать к столу бойцов и командиров. Попель брал коробочку с орденом или медалью, передавал ее Катукову. Вручая награду, Михаил Ефимович каждому пожимал руку, желал дальнейших успехов в службе.
Ответ был один:
— Служу Советскому Союзу!
Всматриваясь в лица первогвардейцев, командарм пытался отыскать тех, кто воевал с ним в октябрьские дни 1941 года. И не находил. Выйдя на середину строя, он спросил:
— Кто воевал под Орлом и Мценском в четвертой бригаде?
Строй не шевелился, ни один человек не сдвинулся с места: таких просто не оказалось.
Последовал новый вопрос:
— Кто воевал со мной на Волоколамском шоссе? Пять шагов вперед!
Строй раздвинулся, с десяток человек вышло вперед. Это были все, кто остался в живых после ожесточенных сражений под Москвой. Как ни прискорбно, но это так. Каждый бой выводил из строя все новых и новых людей. Одни погибли под Мценском, под Москвой и Курском, на Южном Буге, Висле, Одере, в Померании, под Кюстрином и под Берлином, другие по ранению выбыли из армии, демобилизовались, третьи после госпиталей попадали в другие части и войну заканчивали в танковых армиях Богданова, Рыбалко, Лелюшенко, Ротмистрова и других.
Катуков подходил к каждому бойцу, обнимая, с трудом произносил слова:
— Спасибо… Спасибо, что выжил… Душевно рад видеть тебя, герой…
В тот день командарм и член Военного совета успели побывать и в других соединениях армии, вручали награды. В Берлин возвращались поздним вечером, ехали в одной машине в нарушение установленных правил.
В дороге Михаил Ефимович был неразговорчив, больше молчал. Видимо, встреча с сослуживцами сказалась на его настроении. На вопросы Попеля отвечал односложно и даже неохотно. Николай Кириллович, наоборот, был в приподнятом настроении, всячески старался отвлечь командарма от мрачных мыслей, то и дело втягивая его в обсуждение проблем, которые предстояло решать в ближайшее время.
Мысли напирали одна на другую, кружились, словно в калейдоскопе. Михаил Ефимович перебирал в памяти прожитые годы. Получалось так, что они составляли половину, а быть может, и большую часть жизни. В сентябре ему исполнится сорок пять лет. Двадцать шесть — в армии. Почти шесть лет воевал. Полтора года в Гражданскую, все остальные теперь, в Великую Отечественную.
Человек, проживший значительную часть своей жизни, сделавший в ней что—то важное, существенное, в минуты душевного подъема обращается к детству и юности, к тем дням, когда начинал свой самостоятельный путь.
У Михаила Ефимовича Катукова, как и большинства его сверстников, этот путь был не простым. Революция 1917 года разрушила привычный в его глазах мир. Далее жизненные обстоятельства вовлекли в круговорот важнейших событий, захвативших Россию. Тут были и Гражданская, и восстановительный период, и несуразные индустриализация с коллективизацией, и классовые чистки 1937–1939 годов, которые для многих командиров Красной Армии закончились трагически. Война с Германией, пожалуй, особый период.
…В те же майские дни 1945 года в одном из американских лагерей для пленных немцев, где содержались такие военные преступники, как, например, фельдмаршал фон Лееб, организатор блокады Ленинграда, начал коротать время генерал—полковник Гейнц Гудериан.
К своей судьбе «отец танковых войск» был почти равнодушен. Знал: за содеянное во Франции, Советском Союзе и других странах придется держать ответ. Но судьба иногда играет человеком. После первых допросов, проведенных армейскими юристами в звании майоров и подполковников, Гудериан предстал перед лицом более высоких военных и гражданских чинов. Правда, они проявляли интерес не столько к его персоне, сколько к германским танковым войскам, их строительству и организации, накопленному боевому опыту, особенно опыту действий танков на советско—германском фронте.
Нюрнбергский международный трибунал уже судил главных военных преступников — Геринга, Гесса, Кейтеля, Деница, Шпеера и некоторых других. Одни из них кончили жизнь на виселице, другие были осуждены к пожизненному тюремному заключению, третьи получили различные сроки — от 2 до 20 лет, четвертые — вообще освобождены от ответственности.
В начале февраля 1948 года началось новое судебное разбирательство, известное как «процесс ОКВ». Трибунал судил еще одну группу военных преступников в составе 14 известных немецких генералов и адмиралов. Среди танковых военачальников были генерал—полковники Герман Готт и Ганс Рейнгардт. Оба осуждены к 15 годам тюремного заключения. Организатор блокады Ленинграда фельдмаршал Вильгельм фон Лееб получил смехотворный срок — 3 года, сменивший его в 1942 году фельдмаршал Георг фон Кюхлер — 20 лет, фельдмаршал Гуго Шперле и адмирал Отто Шнивинд были вообще оправданы.
Военного преступника Гейнца Гудериана в списках международного трибунала не оказалось по уже упомянутым причинам. В июле 1948 года американские военные власти реабилитировали генерала, освободили из лагеря, предоставив ему возможность работать над своими мемуарами.
