— Великий царь и брат мой, я благодарю тебя, что ты почтил меня ролью советника в столь деликатном деле. Но я затрудняюсь дать тебе ответ. Ведь я могу дать не достаточно обоснованный совет, и в будущем он может послужить причиной смут. Кроме того, я рискую неосторожными словами навлечь на себя гнев будущего царя — ведь исход дела сейчас неизвестен никому. Вся моя семья и я сам попадём тогда в немилость. Думаю, надо положиться на волю богов. Ты уже спрашивал прорицателей?
Дарий поморщился. Он не мог не согласиться со справедливостью слов брата. Конечно, решать надо ему самому. Никто не может это сделать за него. И это правильно. Кто может быть советчиком в таком важном деле? Только боги. Боги? Он усмехнулся в усы.
— Воля богов, как правило, отдаёт царство наиболее предприимчивому и находчивому, — сказал он.
В этот момент он вспомнил, как сам получил венец с помощью маленькой хитрости, направив волю богов в нужном ему направлении.
— Нет, мой дорогой брат, решение должно быть бесспорным и обоснованным в глазах и черни, и аристократии. Оно должно быть абсолютно законным. Только в этом случае трон будет крепок и не пошатнётся. Я не могу в этом вопросе довериться жрецам. Это слишком большой риск. Видишь ли, ситуация такова, что Атосса не примирится ни при каких условиях с тем, чтобы трон унаследовал Артобазан, а не Ксеркс. Она попробует подкупить, запугать или ещё как-нибудь склонить на свою сторону жрецов. А скорее всего, они, как и ты, уклонятся от ответа, скажут что-нибудь туманное, отчего положение только ухудшится.
— Тогда сделай следующее, мой повелитель. Пусть через неделю каждый из твоих сыновей держит перед тобой и всем советом речь и попробует убедить тебя и всю знать в справедливости своих притязаний.
Дарий задумался.
— Пожалуй, ты прав. Ничего другого мне не приходит в голову. Что ж, так тому и быть, — заключил царь. — Сегодня во время обеда я объявлю об этом моём решении. Только так я смогу обуздать честолюбивые притязания Атоссы. Ты же знаешь царицу, братец, кто с ней может совладать? Может быть, решение совета её несколько успокоит.
Артабан едва уловимо усмехнулся. Дарий понял его.
— Можешь смеяться сколько хочешь, но по мне легче сразиться с рассвирепевшим тигром, с диким медведем, чем разговаривать с разъярённой Атоссой.
В этот момент с докладом вошёл слуга. Он упал ниц перед царём и торжественно возвестил:
— Всемилостивый владыка, во дворец только что доставили неведомого пришельца. Его нашли на границе нашего государства. Его сопровождают только двое слуг, и одет он так бедно, как у нас одевается простой подёнщик, но держится так гордо, будто владеет огромным царством.
— Какого он рода-племени и звания? — спросил Дарий.
— Судя по одежде, причёске и независимому виду, он эллин, но утверждает, что он царь.
— Царь? Это странно, — обратился он к Артабану. — У эллинов, насколько мне известно, нет царей. Они управляются немыслимым, неразумным образом, царствуя все по очереди, отчего в их городах бесконечные смуты и вражда.
— Он не желает говорить ни с кем, кроме тебя, повелитель. Он сказал, что всё объяснит только тебе лично.
— Ну и амбиции! — поразился Дарий. — Это интересно. Что ж, послушаем его. Как ты думаешь, Артабан?
— Я думаю, надо выслушать его. Он может нам сообщить что-либо ценное, что поможет нам в предстоящей войне.
Дарий кивнул слуге в знак согласия принять пришельца.
Через минуту в зал вошёл высокий стройный человек лет тридцати пяти. Его чёрные вьющиеся волосы спускались до плеч, по греческой моде, рыжеватая вьющаяся бородка была аккуратно подстрижена. Он был одет в короткий дорожный хитон и такой же короткий плащ, одежда его была из простого сурового полотна, какую обычно носят крестьяне, ничего в его облике не выдавало знатного, а тем более царского происхождения, кроме прямой осанки и гордо поднятой головы. Войдя, он почтительно поклонился в знак приветствия. Все с ужасом воззрились на него.
— Чужестранец, — сказал Артабан, — разве тебе не объяснили, пред тем как тебя сюда впустить, правила придворного этикета? Приветствуя великого царя, нужно опуститься на колени, припасть к земле и оставаться в таком положении, пока владыка не заговорит с тобой и не позволит тебе встать.
— Мы, эллины, не привыкли следовать обычаям, более подобающим рабам, чем свободнорождённым гражданам.
— В этой стране все люди — рабы царя. И ты тоже, если ты сюда пожаловал.
Царь всё это время хранил молчание, с изумлением рассматривая пришельца, осмелившегося прийти к нему; великому царю, в столь жалкой одежде и не выполнившего положенного проскинеза[3]. Однако любопытство заставило его подавить поднимавшийся в его сердце гнев.
— Кто ты, дерзкий чужеземец? Откуда ты и что заставило тебя скитаться по свету вдали от своего дома и родных? — спросил он строго.
— Я — Демарат, сын Аристона, — гордо ответил эллин, — царь прославленной Спарты, из древнего рода Гераклидов, потомков великого Геракла.
В зале воцарилось молчание. Это заявление было столь неожиданным и невероятным, что в него невозможно было поверить.
— Что-то ты выдумываешь, чужестранец, — сказал Артабан, — где это видано, чтобы цари носили такое жалкое тряпье? Как осмелился ты в таком жалком виде явиться во дворец да ещё называть себя царём?
Демарат ничуть не смутился и продолжал говорить уверенным, спокойным голосом, неторопливо и весомо чеканя слова, так что они глубоко врезались в память собеседника.
— Что касается моей одежды, то всему миру известно, что в моём отечестве золото и драгоценности почитаются за ничто и совершенно изгнаны из употребления. У нас нет ни денег в вашем понимании, ни меновой торговли. Поэтому никто не может ни купить, ни продать ничего из того, чем привыкли украшать свой наряд азиатские народы. Да если бы кто-нибудь и купил драгоценную вещь, то ему пришлось бы её скрывать, потому что наши законы не позволяют появляться в украшениях в общественных местах.
Дарий пристально разглядывал чужеземца, и его речи казались ему ещё более диковинными, чем облик.
— Даже цари должны подчиняться этому странному обычаю? — спросил он.
— Цари должны показывать пример остальным. Они на виду и должны вести себя так, чтобы никто из граждан не мог заметить в них признаков изнеженности и расслабленности. Поэтому внешним обликом и образом жизни наши цари мало чем отличаются от прочих спартанцев.
— Ну и дела! — воскликнул изумлённый Артабан, а Дарий молча с любопытством разглядывал пришельца, устремив на него неподвижный внимательный взгляд, взгляд, который привёл бы в трепет любого придворного.
Пожалуй, он счёл бы его за пройдоху и лгуна, если бы не его необычайно гордый, самоуверенный вид и твёрдый взгляд. «Он говорит как человек, привыкший повелевать, — подумал Дарий, — не может быть, чтобы он так дерзко лгал царю, к тому же в облике его столько отваги, мужества и благородства, что даже самая жалкая одёжа не может скрыть этого».
