– Как насчет твоего отца?
– А при чем тут отец?
– Ты его ненавидишь?
– Я его даже не знал.
– Ты ненавидишь его за то, что он бросил вас с мамой?
Мне от вопросов доктора Педдикот было не по себе. Она как будто добивалась, чтобы я невзлюбил отца, человека, которого я в глаза не видел. Казалось даже, что она заставляет меня злиться на покойную маму.
– Наверное, но я не знаю всех фактов.
– Мама тебе не рассказывала?
– Только то, что он не был готов связать себя обязательствами.
– И что ты тогда почувствовал?
– Я понял, что он не хотел ребенка.
– Какого именно?
– Меня, конечно. Какого же еще?
Мне стало интересно – кого следующего я должен, по ее мнению, возненавидеть?
– Тебе нравится ходить в школу?
– Терпеть не могу.
– Почему?
– Я там никого не знаю.
– У тебя нет друзей?
– Меня прозвали Франкенштейном.
– Кто?
– Ребята в школе. Ну, из-за того, что я большой. У меня здоровенная голова.
– А девочки? – спросила доктор Педдикот.
– Называют ли они меня Франкенштейном?
– Ты дружишь с какой-нибудь девочкой?
Вообще-то, была одна девочка. Ее звали Эми Пушар, она сидела через две парты от меня. У нее были длинные светлые волосы и очень темные глаза. Однажды, еще когда я проучился всего неделю, она как будто улыбнулась мне. Хотя Эми могла улыбаться парню, сидевшему слева от меня, или даже не улыбаться вовсе, а я просто вообразил улыбку на равнодушном лице.
– Девочки у меня нет, – сказал я.
После этого дядя Фаррел долго разговаривал с доктором Педдикот. Мне он сказал, что она направила меня к психиатру, который пропишет антидепрессанты, – она считает, что я глубоко подавлен. И еще доктор Педдикот рекомендовала мне чем-нибудь заняться, а не только смотреть телевизор и слушать музыку. Дядя Фаррел сразу предложил футбол. Это неудивительно, если учитывать мои размеры, но футбол – последнее, чем я хотел бы заниматься. В чем я ему и признался:
– Дядя Фаррел, я не хочу играть в футбол.
– Ты представляешь опасность, Эл, – очень серьезно сказал дядя. – Все факторы риска налицо. Первое: нет отца. Второе: нет матери. Третье: твой опекун постоянно занят. Ты живешь в незнакомом городе, без друзей – и это четвертое. Было там еще что-то… Ах да, пятое: тебе пятнадцать лет.
– Я хочу получить права, – сказал я.
– Какие еще права?
– Водительские права. Я хочу получить ученические.
– Я говорю о том, что ты в любой момент можешь слететь с катушек, а тебе понадобились ученические права?
– Я вспомнил про них, когда ты сказал, что мне уже пятнадцать.
– Доктор Педдикот считает, что это здравая мысль, – сказал дядя.
– Ученические права?
– Нет! Поступить в футбольную команду. Во-первых, тебе необходима физическая активность. Во-вторых, это отличный способ обрести уверенность в себе и обзавестись друзьями. И в‑третьих, посмотри на себя! Господи, ты же такой здоровяк! Любой тренер будет счастлив принять тебя в команду.
– Не люблю футбол, – повторил я.
– Не любишь футбол? Как можно не любить футбол? И кто же ты после этого? Как американский парень может не любить футбол? Сейчас еще заявишь, что хочешь учиться танцам!
– Я не хочу учиться танцам.
– Вот это хорошо, Эл. Правда хорошо. Если бы ты сказал, что хочешь учиться танцам, я бы не знаю, что сделал. Со скалы бы бросился или еще что-нибудь с собою сотворил.
– Я не люблю боль.
– Ой, перестань. Ребята будут отскакивать от тебя, как мелочь пузатая! Или мошкара. Точно комарики!
– Дядя Фаррел, я плачу, когда занозу посажу. От вида крови в обморок падаю. Чуть ушибусь – обязательно синяк.
Но мой опекун не принимал ответа «нет». Все закончилось подкупом. Дядя сказал, что позволит мне получить ученические права, только если я поступлю в футбольную команду. И еще пообещал: если не поступлю в футбольную команду, он подсадит меня на такие антидепрессанты, что я забуду штаны снимать, прежде чем садиться на унитаз. Дядя Фаррел мог быть и грубым, когда считал это нужным.
Мне в самом деле хотелось получить права, а вот чего не хотелось, так это справлять нужду в штаны. Поэтому я согласился играть в футбол.
2
Меня приняли в команду запасным правым защитником – тренажером для основных.
Тренер Харви оказался невысоким толстяком, живот выпирал над ремнем, а икры были размером с мою голову. Башка у меня, как я уже говорил, немаленькая. Подобно многим тренерам, Харви любил кричать. Особенно на меня.
Однажды, примерно за месяц до того, как дядя Фаррел заключил сделку с главным агентом тьмы, я получил возможность услышать, как громко он способен орать. Я всего-то позволил полузащитнику промчаться мимо и сбить с ног стартового квотербека, самого популярного в школе парня – Барри Ланкастера. Я не нарочно, просто мне было трудно запомнить схему игры. Она казалась слишком сложной, особенно если учесть, что этот документ был составлен для амбалов, большинство из которых едва умели читать. Короче, я подумал, что Барри крикнул «правый дог», а на самом деле он имел в виду «правый хог»[2]. Одна-единственная буква все изменила и послала Барри на поле, где он теперь лежал и корчился от боли.
Тренер Харви рванул к нам со скамейки запасных, сжимая губищами серебряный свисток и чередуя трели с истеричными воплями.
– Кропп! – (Чик-чирик!) – Кропп! – (Чик-чирик!) – Кропп!
– Простите, тренер, – сказал я ему. – Я услышал «дог», а не «хог».
– Дог вместо хог? – Тренер глянул на корчившегося Барри, но корпусом остался развернутым ко мне. – Ланкастер! Ты цел?
– Я в порядке, тренер, – задыхаясь, ответил Барри.
Но по-моему, он был совсем не в порядке – лицо у него стало белым, как метки на поле.
– Какая была команда, Кропп? – гавкнул тренер Харви.
– Э-э… правый дог?
– Дог! Дог! Ты решил, что хог – это дог? Как дог может быть хогом, Кропп? Ну? Отвечай!
К этому моменту нас окружила вся команда. Ребята стояли, как зеваки на месте страшной аварии.
Тренер Харви размахнулся и хлопнул меня ладонью по шлему.
– Ты что, малой?
Он хлопнул снова и дальше сопровождал плюхами каждый вопрос.
– Ты тупой?
Плюха.
– Ты тупой, Кропп?
