Партнерша упавшего мужчины, девушка в светло-голубом донельзя изношенном платье, коснулась рукой его груди, обнаружив то, что и предполагала Фрина, и взвизгнула:
— Он мертв! Тут кровь! Его убили!
Девушка потеряла сознание.
После чего, разумеется, ни о каких танцах и речи быть не могло.
Вспыхнули лампы, в свете которых взглядам открылись изысканные голландские фрески — сплошные доярки и деревья. Бледные люди — некоторые слишком нарумяненные, а некоторые совсем бесцветные — щурились под яркими лампами. Нет ничего хуже, подумала Фрина, чем залитое светом помещение, в котором должен царить полумрак. Ей-богу, многие завсегдатаи выглядели так, будто выкарабкались из-под какой-нибудь «зеленой мельницы», а не вошли в этот клуб по билету за два шиллинга.
Музыканты перенесли барышню в голубом на диван, где ею занялась официантка, пытаясь привести в чувство. Трое джазистов остались стоять, созерцая неподвижное тело, корнетист же взирал на свой инструмент с таким видом, будто впервые видел его. Кавалер Фрины, впрочем, не выказал той непоколебимой стойкости, какая подобает Джентльмену в Затруднительном Положении. Всегда холодный и надменный, тут он дал слабину. Зажав зубами костяшки пальцев, он пятился от бездыханного танцора, пока не споткнулся о нижнюю ступеньку эстрады, не сбил с инструментов тарелку и не осел на пол.
— Я никогда, никогда… — прохныкал он. — Никогда не видел покойников! Никогда…
— Ладно, ладно, лапуля, не волнуйся. С каждым может случиться, — утешала его Фрина. — Посиди здесь тихонько и глотни вот этого, тебе и полегчает.
Она извлекла фляжку с ликером, отвинтила крышку и щедро плеснула в нее. Чарльз принял подкрепление, однако его так трясло, что Фрине пришлось схватить его за руки и помочь ему донести напиток до рта. Он поперхнулся и закашлялся, по-рыбьи выпучив глаза, а Фрина нетерпеливо похлопала его по спине. Сами по себе трупы ее не смущали. Похоже, вечер становился более интересным, чем она ожидала, принимая приглашение Чарльза Фримана потанцевать в «Зеленой мельнице», и ей не хотелось отвлекаться на раскисшего спутника.
— Ну, будь мужчиной, не мертвецов тебе стоит бояться. Живые гораздо опаснее.
Ответом был очередной всхлип.
Голубые глаза, весь вечер наблюдавшие за ней, теперь и вовсе не отпускали ее, и Фрина отвернулась от Чарльза, чтобы встретиться с пристальным взглядом Тинтаджела Стоуна. Красивый мужчина, подумала она, разглаживая свой наряд, очень красивый. Полночно-черные волосы, очень светлая кожа и лазурно-голубые глаза. Она улыбнулась и протянула ему фляжку.
— Хотите? — предложила Фрина, и Тинтаджел с благодарностью принял напиток.
Наполнив крышку и залпом проглотив спиртное, он вернулся к эстраде, аккуратно водрузил свое банджо на подставку, а затем протянул флягу ошарашенной басистке. Фрина кивнула, и «Гранд Марнье» пошел по кругу. Музыканты, вернувшись к своим пюпитрам, беспомощно оглядывали истеричную толпу. Посетители, разгоряченные джином, который оказался в «Зеленой мельнице» в нарушение всех лицензий, верещали, словно рассерженные тропические птицы в вольере.
— Что случилось, мисс? — хмуро поинтересовался Тинтаджел Стоун, возвращая изрядно полегчавшую фляжку. — Этот парень мертв?
— Да, — невозмутимо подтвердила Фрина, крепко сжимая плечо Чарльза и тем самым подавляя новые причитания. — Более того, убит. А значит, нам придется задержаться здесь до приезда полиции. Все это весьма некстати.
За спиной у нее кто-то ахнул, и Фрине стало любопытно, кто из музыкантов так удивился.
— Меня зовут Фрина Фишер, — добавила она, с интересом разглядывая Тинтаджела Стоуна. — Вы господин Стоун? Нам всем стоит расположиться поудобнее, ночь будет долгой. Правда, долгой не в том смысле, в котором я ожидала, но что поделаешь.
Чарльз снова издал всхлип — еще более душераздирающий; затем, оттолкнув Фрину, вскочил и бросился бежать. Мисс Фишер уже готова была обидеться, но тут сообразила: Чарльз устремился в уборную — и порадовалась, что он удержался в рамках приличий и не захотел, чтобы его стошнило на людях.
Тинтаджел Стоун подхватил ее, помогая удержать равновесие. У него были очень сильные руки. Последствия игры на банджо? Фрина коснулась ладонями его мускулистой груди. Вблизи его глаза казались уже не лазурными, а небесно-голубыми; в уголках широкого рта пряталась улыбка. От него пахло крахмалом — это давал о себе знать уже поникший воротничок и апельсиновым ликером — сочетание, новое для Фрины.
— Я и сама неплохо держусь на ногах, — заметила Фрина. — А вот и полиция. Прекрасно!
— И что ж в них такого прекрасного? — ехидно проворчал голос корнетиста. — Что хорошего может быть в копах?
— Это отличный коп, — сказала Фрина. — Детектив-инспектор Робинсон.
Детектив-инспектор Джон Робинсон («Зовите меня Джек, мисс Фишер, так все делают») вошел в «Зеленую мельницу» вместе с тремя констеблями и едва не оглох от шума. Всевозможные голоса — от самых низких басов до самых пронзительных сопрано — сливались в ужасающую какофонию, хуже, чем у Шёнберга. Огромный зал ослепительно пестрел всеми мыслимыми красками. Заметив полицию, все на мгновение притихли, но тут же загомонили вновь: одни чего-то требовали, другие кричали, третьи бессвязно бормотали на грани истерики.
«Сейчас один неверный шаг, — подумал Робинсон, силясь сохранять спокойствие так, чтобы этого не заметили его сопровождающие, — и здесь начнется бунт, а начальник пустит мои кишки на подвязки».
Он вышел на середину зала и поднял руки.
— Тихо! — взревел полицейский, и наступила тишина. Он сглотнул, чтобы восстановить слух, и продолжил: — Дамы и господа, извольте присесть. Вам ничто не угрожает. Долго я вас не задержу. Но мы все быстрее разойдемся, если вы окажете мне содействие и будете соблюдать тишину. Спасибо.
Возникла небольшая суматоха — танцоры покидали площадку; затем разговоры возобновились, но уже приглушенными голосами, не предвещавшими паники. Толпа отхлынула от неподвижно лежавшего перед эстрадой тела, словно боясь заразиться.
— Не стоит опасаться, — заметил детектив-инспектор Робинсон, подходя к трупу; его форменные сапоги, словно молоты, ухали по упругому полу. — Смерть не дифтерия, так просто не подхватишь.
Будьте добры, сэр, вы управляющий? Что здесь произошло?
Синьор Антонио, от потрясения забывший про свой итальянский акцент, заламывал руки и чуть не плакал от досады.
— В моем заведении! — шептал он. — Это уж слишком! — Затем голос его сорвался на крик: — Вы должны найти того, кто это сделал, и немедленно!
— О горе, вот беда, — процитировала Фрина, присаживаясь на эстраду. — Как! В нашем доме?
— Надень халат и бледность прогони с лица, — неожиданно подхватил Тинтаджел Стоун. — Я говорю тебе, Дункан мертв, он не может встать из могилы[5].
