– Было б в пиз…е, – поучительно заметил старпом, – так я бы туда Кобзева направил! На корне пирса, Сергеич, через два часа должна быть построена баррикада из мешков с песком, а за этой баррикадой, притаившись, должен сидеть вахтенный – настоящее пугало для мирового терроризма. И этим вахтенным, за неимением народа, у нас будешь только ты, Сергеич (а кто еще способен всех злодеев до смертельной икоты довести?), потому что в одиннадцать часов тебя будут проверять из штаба базы.
– Да какие шутки! Сначала развели террористов, как тропических тараканов, распространили их везде, а теперь от них мешками с песком будем защищаться. Да чтоб они все от коклюша попередохли! Я скоро заговариваться начну! Псалмы скоро начну распевать! Идет война народная! Когда на своем месте со своими обязанностями люди не справляются, тогда, конечно, надо возводить баррикады с песком! Сейчас Саня их тебе возведет, и ты там у нас в засаде сядешь. Караулить! Манну небесную! С автоматом Калашникова! Бдить будешь! Бдило свое настроишь и забдишь нам всем это дело! Потому что у тех, кто за это немалые деньги получает, бдить как раз и не выходит!
– A-a-a… бля, червоточина! Как защищать все человечество от темных сил, так у вас совещание! Так! Ладно! Я сам их дождусь! Этих вертанутых проверяющих! И без мешков с песком! Я им объясню! Что такое терроризм! И где у нас война идет! И почем сегодня разруха!
Через два часа приехали на пирс проверяющие, и встретил их наш старпом, вооруженный автоматом. Он так на них орал, что я даже с мостика слышал такие выражения, как «да идите вы все на…» и «пососите такую маленькую куколку у совершенно онемевшего ежика!»
Через два дня заслон сняли.
Крутое
У адмирала Казанова отломился хххх… куй.
Хотя со словом «отломился», мы, возможно, погорячились, потому как в этом случае предполагалось бы некое внешнее и довольно резкое воздействие на обсуждаемый предмет. Поскольку ничего подобного не наблюдалось, то лучше всего сказать, что он у него отвалился или же отпал.
Да, именно так: он у него отвалился (или отпал), и произошло это в четыре утра по среднеевропейскому времени.
В эти часы адмирал Казанов Илья Ильич обычно просыпался и машинально чесал себе то, что само попадало под руку, но в этот раз он там ничегошеньки не обнаружил.
Сказать, что адмирал вспотел, значило бы сказать очень мало. Он взмок, как палуба крейсера в утренние часы под египетским небом, после чего он быстренько пробежал в туалет, судорожно зажег свет и… опять ничего.
Яйца, кстати, тоже исчезли. Совсем. Место абсолютно было чисто.
Оно было гладкое и розовое.
А по форме оно напоминало треугольник.
Только треугольник? Ну зачем же только треугольник – там еще складочки имелись.
– А-а… – сказал адмирал в полнейшем безумии, вытаращившись.
Жена адмирала проснулась от возни.
– Ты где? – спросила она.
– Я? – затравленно обернулся адмирал. – Я здесь. Спи. Мне на службу надо.
После этого он вызвал машину.
В прибывшую машину он сел, как и был, голышом, обернувшись большим махровым полотенцем. Водитель машины, давно привыкший к различным выходкам адмирала, совершенно не удивился.
– В штаб! – сказал адмирал, и поехали они в штаб.
Там адмирал проследовал мимо застывшего от усердия вахтенного в свой кабинет.
Войдя в кабинет, он тут же закрыл дверь на ключ изнутри и бросился к своему письменному столу. Он долго рылся в ящиках стола, а потом воздел глаза к небу и сказал:
– Нету!
Какое-то время он сидел совершенно отрешенно, а потом прошептал:
– Как же я служить теперь буду?
Вот в этом с адмиралом нельзя было не согласиться.
Действительно, все эти выражения, с помощью которых он и дошел до звания адмирала; все эти крики подчиненным насчет того, что он их – и так! и так! – что он им покажет, предполагали наличие все мы понимаем чего, а иначе они выглядели бы не вполне убедительно.
Что делать?
– Надо вызвать начальника штаба! – сказал адмирал.
Мудрое решение, я бы сказал. На что еще тебе нужен начальник штаба, как не на то, чтобы ответить на вопрос: где же твой хххх… туй?
Начальника штаба привезли через сорок минут. Адмирал впустил его в кабинет, закрыл за ним дверь, а потом распахнул перед ним полотенце.
Начальник штаба выглядел так, будто он осматривает мумию Тутанхамона, решая, мальчик перед ним или же девочка. Минут десять лицо его ничего особенного не выражало, а потом он спросил:
– Можно потрогать?
Эти слова почему-то вывели адмирала из себя:
– Потрогать? А что, и так не видно? Нету! Блядь! Хоть трогай, хоть не трогай! Нету!
– Как же это?
– Так! Сразу!
Лицо начальника штаба заострилось, губы вытянулись, он что-то заговорил, замямлил, а потом уши у него стремительно выросли, а сам он покрылся волосами, и еще у него обнажились зубы, отрос хвост, а на губах заиграла зловещая усмешка. Вот когда адмирал Казанов и взмок по-настоящему.
– Все еще не знаешь почему, бестолочь? – спросила у адмирала эта рожа напротив.
Именно в этот момент адмирал и проснулся. От его пота промокло все.
Первым же делом он обнаружил свой хххх… муй.
Тот был на своем месте.
По жопе
Командира дивизии зарезали у нас на нашем славном 613 проекте!
То есть не совсем, конечно, зарезали, просто он так орал, будто его зарезали.
А было вот что. У нас гальюны на лодке почти всегда не работают.
То есть они работают, но только при очень нежном к себе отношении, а поскольку такого отношения к ним никогда не было, то старшины отсеков закрывают гальюны на замок, чтоб, значит, не гадили.
И куда все ходят гадить?
Все ходят гадить наверх, когда лодка в море в надводном положении бьет зарядку батарей. Вот тогда все и гадят.
Держась за рубку или за что попало в темноте.
Почему в темноте? Потому что зарядку батарей бьют в основном в темноте.
Из-за скрытности.
Вот тогда-то и гадят. Но аккуратненько, потому что волна – океан же вокруг, и тебя может смыть как раз в тот момент, когда ты старательно тужишься и думаешь о таком о всяком.
