Священник умолк и осторожно положил телескоп на широкий, высотой по пояс, каменный выступ возле окна. Он развернул синюю ткань, показался инструмент из грушевого дерева, около метра длиной, с тремя медными кольцами.
Омеро телескоп напоминал музыкальный инструмент — флейту или дудку. Слуга уставился на него, и в этот момент показалось, будто солнечный луч проник в окно, ударился о среднее кольцо из меди и рассыпался искрами. Слуге представлялось, что предмет наполнен звездами и крохотными кометами и все они бьются внутри трубы, отскакивая от стенок. Омеро даже задумался, не взорвется ли труба у него перед глазами.
— Оно действует с помощью волшебства?
— Не волшебства. Науки.
Слуга кивнул с озадаченным видом.
Снова пошли вверх по ступеням. Омеро запричитал:
— Говорят, кометы — испарения людских грехов. Они поднимаются в воздух, изливая свой яд на землю и на всех, кто на ней есть. — Он остановился. — Не люблю я их. Не по душе они мне. Нет.
Священник терпеливо кивал:
— Знаю-знаю.
Дальше оба поднимались в раздраженном молчании. Слышно было только шарканье обуви по каменным ступеням.
Сначала они услышали непрерывное размеренное тиканье. Очередной раз свернули за угол и увидели выход с лестницы, ведущий в комнату, где располагался механизм огромных астрономических часов, украшавших фасад башни. Остановились. Священник снова оглянулся на лестницу.
— Думаю, от жены мы избавились — так далеко она за нами не пойдет.
Они уселись и некоторое время отдыхали, рассматривая шестерни, грузила и рычаги сложного механизма.
— Кто их сделал? — спросил Омеро.
— Местный кузнец Джованни Дивидзиоли. Знаешь его потомков? Они и сейчас живут в приходе Святой Лючии.
— Еще бы. Дивидзиоли — само имя похоже на рычаги и шестеренки.
— Да. Тонко подмечено. Омеро, иногда ты меня изумляешь. — Священник рассеянно смотрел на механизм. — Что он тебе напоминает? Любая догадка.
Маленький человек смотрел на внутренности часов, лицо сморщено, словно он напряженно думал.
— Не знаю. Водопад?
— Занятно. Я нахожу в нем сходство с мельничным колесом. Что, по-твоему, оно перемалывает, это колесо, в непрестанном движении?
Омеро пожал плечами.
— Время, друг мой. Оно перемалывает время.
Омеро хрюкнул. Еще несколько минут они смотрели на механизм, затем снова двинулись наверх. Тиканье часов затухало, они удалялись от него вверх по ступеням. Наконец звук совсем затих, как будто люди вышли за пределы времени, все глубже погружаясь в небесное безмолвие, в беззвучный механизм звездных часов.
После мучительного восхождения, главными особенностями которого стали бесчисленные передышки и непрерывный поток жалоб Омеро, они оказались перед дверью по левую руку от себя. Отворив ее, Фабрицио увидел огромные башенные колокола — всего семь, беззвучные и массивные, висящие в ряд. Каждый колокол посвящен своему святому. Фабрицио достал из кармана сутаны маленький молоточек, стукнул по очереди по всем семи колоколам и наклонил голову, прислушиваясь. Колокол святой Агаты он ударил второй раз.
— Ре-бемоль мажор. Ты знал, что святая Агата была молодой, красивой и богатой? Благородного происхождения.
— Как герцогиня.
Дон Фабрицио улыбнулся своим мыслям.
— Вот именно. Как герцогиня. — И добавил: — Святая Агата покровительствует литейщикам колоколов, а также исцеляет от бесплодия.
Он снова потянулся и стукнул по колоколу.
— А знал ты, что святая Тереза пережила трансверберацию сердца? — Омеро взглянул на него вопросительно, и он пояснил: — В момент мистического экстаза ее сердце пронзила огненная стрела.
— Наверное, комета упала с неба и проткнула ее.
— Омеро, прошу тебя! Твое воображение отнимает у тебя здравый смысл, сколько бы его у тебя ни было. — Он наклонился за корзиной с едой. — Идем дальше.
Священник и слуга начали последний этап подъема, который привел их на самую вершину башни — на широкую каменную галерею с зубчатым парапетом. Когда они вышли наружу, солнце как раз начинало садиться за горизонт. В небо взвилась ватага скворцов, черная, как облако ядовитого газа.
— Мы пришли. Наконец-то. — Фабрицио опустил корзину на пол.
Омеро, тяжело дыша, принялся рыться в провизии.
Когда пиршество закончилось — слуга все еще сидел, впиваясь зубами в свою половину дыни, — Фабрицио снял ткань с телескопа, взглянул на город, залитый предзакатным светом, и приготовился поднести прибор к глазам. Он помедлил, пристально рассматривая что-то на юге.
— Иди сюда, посмотри.
— А? — Слуга поднялся на ноги, вытирая губы рукавом. — Что?
В южной части неба виднелась коричневатая дымка, облако двигалось к городу.
Священник прищурился:
— Похоже, сирокко дует в эту сторону.
Ветер сирокко, несущий мелкий песок Сахары, налетал на город. Его называли зеркальным, он отражал свет, зрительно приближая далекие предметы.
— Это добрый знак?
— Увидим. — Фабрицио повернулся и направил телескоп на мостовую, у подножия башни. Он видел улицы Кремоны, звездой расходившиеся от главной площади. Город, совсем небольшой, был втиснут в границы окружавшей его стены — дома простые, дома богатые, башни, церкви и шеренга подпирающих друг друга мастерских. Больше ста мастерских принадлежали скрипичным мастерам и создателям других струнных инструментов, которыми славился город. Крохотные и малочисленные островки зелени. За исключением главной площади и улиц, сходящихся к ней, как спицы к оси колеса, городок являл собой беспорядочное переплетение улочек и переулков, смешение каменных и деревянных строений, уподобляясь хаотично пульсирующей живой субстанции. Фабрицио уловил запах древесного дыма из городских труб.
Он снова посмотрел вниз через телескоп.
— Видишь актеров? Похоже, на площади готовят представление.
Омеро выглянул через край, пытаясь преодолеть страх и головокружение.
— Я ничего не вижу. Представление? Когда я шел через площадь, их не было.
Священник протянул Омеро прибор, тот осторожно поднес его к глазам, ахнув, отшатнулся и сунул телескоп обратно в руки Фабрицио:
— Бесовский инструмент! Город вверх дном перевернулся!
— Разумеется. Через зрительную трубу все видится перевернутым. Думаю, это благодаря особым зеркалам. — Фабрицио поднял телескоп и посмотрел вдаль. — Per Dio[3]кажется, я могу заглянуть в бесконечность!
Он оглядел город и обратился к горизонту, направив телескоп в сторону далекой реки По.
