ИДЕАЛЬНАЯ МАТЬ
КЕМ СТАТЬ, Я ЗНАЛА, будучи еще совсем крошкой. Я поняла это раз и навсегда. Лучшие подружки хотели стать официантками и балеринами, ездить верхом или играть на валторне. Я же хотела стать матерью. И никем больше. Только матерью. Уже тогда я знала, что это не второстепенное занятие. Подружки говорили: ага, я тоже хочу быть матерью. Все ими становятся. Как бы не так. Типичное заблуждение. Но полагаю, истории известны исключения. Кто ищет, тот всегда найдет. Убежденная в этом, я повзрослела очень быстро. Все, что требовалось найти, — так это парня поприличней. Приличных не было. Но я не теряла времени и усыновляла гладкие камушки, мертвых мышей и птиц. Я почесывала им животики и укладывала в кровать из листьев. Я целовала их перед сном, рассказывала им сказки и говорила, что все будет хорошо. Мать должна давать положительный настрой. С бигудями в волосах, я штопала дырявые носки, и все мои детишки были счастливы. Будучи терпеливой (а я терпелива), я умела ждать и спокойно продолжала свою охоту до тех пор, пока не нашла нужного кандидата. Он меня устроил. Мы поженились. Он не возражал против детей и семьи, пока я не залетела. И мой раздувшийся живот его спугнул. И это называется любовь? Какая тут любовь. Тем лучше, скатертью дорога. Уверена, все дело было в ревности. В этой потребности в исключительном внимании. Ревность — основной компонент романтических историй. Поначалу она распаляет страсти, а потом все портит. Колумб, который якобы открыл Америку, уворовал это открытие у Лифа Эриксона. Он завидовал. Мне наплевать, что пишут в книжках. Я верю, это сделал Лиф. Исследователи. Все ищут. Никто не останавливается. Я тоже не привыкла останавливаться. Я разговаривала с сыном, сидевшим в моем животе, пела ему песни о том, что происходит в мире, и объясняла шутки. На время я завязала с травой и алкоголем. Это улучшило мой цвет лица. Я стала лучше видеть. И даже фокусироваться. Я рисовала кенгуру. Хотя мне было и не до прыжков, я чувствовала себя одной из них. Мы ходили гулять в парк, я ела арахисовое масло и сэндвичи из цельнозернового хлеба с зеленым салатом. Я смотрела на людей, они смотрели на меня. Я чувствовала себя монументом. Я была общедоступна. Все щупали мой живот, прикладывались к нему ушами и говорили: да-да, вы правы, это мальчик. Еще бы. Когда настало время, он вылупился — мой мальчик, мой мужчина. Мне было больно. Очень больно. Я этого хотела. Я была готова. Мой мальчик. Мой, мой и еще раз мой. И ничей больше. Я меняла ему пеленки и кормила грудью. Он сосал как сумасшедший днями напролет. Он не был крикуном. Я брала его на прогулку до винного магазина. Он подбирал разбитые бутылки из-под пива и ни разу не порезался. У него был здравый смысл. Он глядел мне в глаза и хмурил брови. Он знал, в чем дело. Он играл во все, что я могла для него раздобыть, и поглощал любую пищу, которую я ставила на стол. Он быстро рос. И не успела я моргнуть, он уже вырос из коляски и кроватки. Казалось, каждую неделю я ходила в «Гудвилл»[1]за одеждой большего размера. Я помогала ему с уроками даже тогда, когда он говорил, что справится. В средней школе он стал заниматься легкой атлетикой. И обычно лидировал в забеге на два километра. Я ездила на все его соревнования по всей стране. Горланила «Давай!» из первого ряда трибун. Еда укрепляет морально и физически, поэтому я налегала на хот-доги, попкорн, молочные коктейли и «Эм-энд-эмз». В некотором роде я была ответственна за его победу. По пятницам и субботам мы ходили с ним в кино. И если кто-то из его приятелей просился пойти с нами, я вела в кино обоих. Я ничего не имела против. Он дружил с хорошими ребятами. Однажды он спросил, нельзя ли нам взять с собою девочку. Этот нелепый вопрос сразил меня на месте. Я пробовала было сдержаться, но от злости меня так и распирало. Все сухожилия на моем лице вытянулись в струны. Плечи напряглись. Все тело зачесалось. И задний проход захлопнулся как вянущий подсолнух. Я выдавила: давай сегодня пойдем вдвоем, что скажешь? Сын не стал протестовать. Но назавтра этот же вопрос был поднят снова: можно ли эта самая она пойдет сегодня с нами. Я спросила его, что это еще за девушка, и он ответил: просто девушка. Так-так, значит, просто девушка. Ну что же, приводи, посмотрим. Ты у меня уже не мальчик. Ты стал совсем большим. Стал бриться по утрам. Рыгаешь за столом. Она держалась крайне вежливо, но я-то знала, что она там себе думает. И она знала, что я знала. Вот почему ее руки были сцеплены в замок, и когда мой сын к ней потянулся, она сказала: не сейчас. Конечно, не сейчас. Потом. Когда твоя старушка отсюда свалит. Как бы ни так, маленькая шлюшка, сегодня тебя ждет сюрприз. Я никуда не собираюсь. Но проблема была в том, что сын постоянно о ней думал. Он бывал у нее дважды в день. Одна мысль о ней его окрыляла, и если я пыталась занять его повседневными делами, он справлялся с ними раза в два быстрее, чем обычно. В награду я давала ему стакан молока с горой печенья, но нет, спасибо, он не голоден, его не мучит жажда. Еще как мучит. Жажда по ней. По тому, как она задирает свою юбку и дает тебе больше, чем в тебя может влезть. Настоящий наркотик: жиры и мясо. Моя жизнь превратилась в страшный сон, в кошмар, разворачивающийся наяву. Пора было положить ему конец. Голова раскалывалась от боли. Я не могла думать ни о чем, кроме его члена в этой испорченной, грязной девке. И ее ногтей, впивающихся в его спину. И того, как своим слюнявым ртом она высасывает из него все то хорошее, что я в него вложила. Я мыла этот член. Я научила его, как мочиться. Наутро после школьного выпускного я нашла записку: «Дорогая мама, мы с Памелой решили пожениться. В Мексике. Скоро увидимся. Не волнуйся. Люблю тебя, твой сын». Мне захотелось застрелить ее. Убить. Уничтожить эту шлюху. Вот до чего она довела моего сына. Он сбежал. Она украла моего мальчика. В винном магазине я купила литр виски. Снаружи околачивалось то же хулиганье, что и всегда. Затем неожиданно меня осенило, да будет славен этот миг. А почему бы вот тем двум парнишкам типа не заработать на карманные расходы, скажем, по сотне зеленых на нос? Кто устоит перед этим предложением? Я привела их к себе домой, сообразила горячего им на обед и обсудила материально-техническую базу и методы будущей работы. В завершении я сказала: отрежьте этой суке голову. Снесите ее с плеч. Эта б…екая голова вынудила моего сына сбежать из дома. Можете для начала пристрелить шлюху, это не мое дело. Я лишь хочу, чтобы вы убедились, что ее башка валяется на полу. Глаза ей можете не закрывать, какая на хрен разница. Меня это немного успокоило-уверенность в том, что скоро все изменится. Как только новобрачные вернулись, я бросилась к магазину дать сигнал моим помощничкам. Вечером Памела с сыном зашли на ужин. Я не могла отвести от нее глаз и трепетала в предвкушении того, что этот вечер будет для нее последним. Ее губы произносили комплименты моей заправке для салата. Разумеется, я дам ей рецепт. А еще рецепт пирога с зелеными помидорами и шоколадного торта с кислой капустой. Нет проблем. Настало время учиться жизни. После десерта я попросила сына поменять несколько лампочек, до которых сама не могла дотянуться. У него это так ловко получается. Затем они попрощались и поехали к ней, что в двадцати минутах езды от моего дома. Я грызла ногти. Я пялилась на часы. Секундная стрелка тащилась как калека. Я представляла их мчащимися в машине. Она усердно обрабатывает каждую часть его тела. Уверена, своим ртом она норовит совокупиться с его членом, а он безнадежно силится совладать с управлением и избежать лобового столкновения. Я знаю, как это бывает. И не боюсь высказываться вслух. Я чувствую, когда могу пригодиться. Интуитивно, на уровне химических реакций. Внутренний голос нашептывает мне в ухо. В критических ситуациях всегда требуется изобретательность. Как только я поняла, что они добрались до ее квартиры, я позвонила сыну и обезумевшим от страха голосом стала умолять его немедленно приехать обратно устранить утечку газа на кухне. Я чувствую его повсюду. Я начинаю задыхаться. Он обещал примчаться в мгновение ока. Я повесила трубку и представила его набрасывающим пальто и выбегающим из квартиры. Он уехал, совершенно не подозревая о том, что за ним наблюдали мои прилежные ребятки. Они постучались в парадную дверь дома, и один из них сказал: «Детка, я забыл дома ключи. Впусти меня по-быстрому». Это сработало. Она открыла дверь, они ворвались и набросились на нее. Они избили ее до полусмерти и разделали как тушу. Конец всему. Финал романа. Поставлена последняя точка. Мой сын снова только мой, как было в самом начале. Поцелуй мамочку. Я приложу тебя к груди. Я слышала, как подъехала его машина. Черт возьми, чуть не забыла про утечку газа. Я побежала в кухню, задула запал колонки и открыла газ на полную мощность. Затем я вернулась в комнату, размахивая руками и кашляя. Мой дорогой сынуля взмыл вихрем по ступенькам, спросил, в порядке ли я, и влетел на кухню. Точно, утечка газа. Ничего серьезного. Всего-навсего потух запал в колонке. Он все поправил. Слава богу.
