По мере того как она приближалась к строению, до нее все громче доносились пронзительные голоса — голоса очень многих людей.
Маскелль была теперь уже достаточно близко, чтобы в свете фонарей, развешанных на открытой галерее, окружающей здание, разглядеть подробности. Деревянное обшарпанное строение высилось на самом краю берега, так что часть его, опирающаяся на толстые сваи, нависала над бурлящей водой. К сваям было привязано несколько маленьких лодок, заваленных обломками мачт, веревками, рваными парусами, рыбацкими сетями. Здание было ярко освещено изнутри, и Маскелль видела в окнах многочисленные движущиеся фигуры.
«Да, это, конечно, фактория речных торговцев, — подумала она, — но только принадлежит она теперь не им». Должно быть, сейчас здесь нашли приют от непогоды лесные разбойники или речные пираты; едва ли, правда, это случилось давно — имперские дозоры регулярно объезжали берега, очищая их от грабителей. Маскелль не заметила на реке ни единой лодки, но решила, что торговцы пережидают дождь и половодье. Теперь все стало понятно, и Маскелль обреченно вздохнула.
Разбойники были столь же злобны, как морэй, маленькие ящерицы, стаями охотящиеся по берегам реки. Из захваченного здания фактории несся не только пьяный смех, но и вопли, ругань, удары, дикий рев. Здравый смысл подсказывал Маскелль, что лучше скрыться в джунглях, добраться до лагеря, приготовить питье для дочки Киллии, съесть свой холодный ужин и улечься спать в промокшую насквозь постель. Однако наказывать за то, что происходило сейчас в здании, так или иначе много лет было ее занятием, а старые привычки бывают живучи. Когда раздался треск и вместе с рамой из одного из окон вылетело тело, Маскелль больше не колебалась: она должна была все увидеть.
Она поднялась по шатким ступенькам и толкнула дверь. Помещение оказалось полно речных бродяг, таких же мокрых и грязных, как она сама, только этот сброд бывал грязен всегда и по собственному выбору. Их одежда представляла собой мерзкую смесь лохмотьев и роскошных нарядов, отнятых у жертв; на полу у самой двери распростерлось бесчувственное тело, облаченное в рваные шелковые штаны и рубашку. Маскелль ощутила густую смесь запахов: сыромятной кожи, немытых тел, рисовой водки. В неверном свете масляных ламп блестели капли пота на лицах, развевались всклокоченные волосы. Пьяная драка захлестнула внутреннее помещение, тянущуюся вдоль всего строения открытую галерею и даже лодочный причал, залитый грязной водой вздувшейся реки. И каждый участник потасовки орал во всю глотку.
«До чего же похоже на придворное празднество в Дувалпуре», — насмешливо подумала Маскелль. Дикий шум заставил ее поморщиться и вызвал желание уйти: все равно дым от коптящих ламп не давал ничего рассмотреть.
Ругаясь про себя, Маскелль стала вглядываться в дальний конец помещения: там с галереи шел пандус к верхней погрузочной платформе. Над ней тяжело нависали огромные блоки и канаты старого грузового крана, стрела его протянулась к широким воротам, ведущим к нижнему причалу, — тюки из трюмов при помощи крана перемещались в просторный склад внутри здания. На верхней платформе, как показалось Маскелль, стояло несколько человек, разговаривавших в почти нормальной манере. Она двинулась в ту сторону, пытаясь хоть что-то рассмотреть в чаду. Раздражение, должно быть, заставило ее слишком сильно напрячь волю, потому что взгляд ее неожиданно пронизал сумрак.
«Ах, так они все-таки кого-то захватили…»
Руки пленника были привязаны к балке у него над головой. Один из разбойников приблизился к нему, но пленник, резко согнув ноги, пнул его в живот, так что тот отлетел назад и растянулся на полу.
«Не такой уж он беспомощный», — с усмешкой подумала Маскелль.
Два приятеля поверженного кинулись на пленника, схватили его за ноги и прикрутили к нижней части крана.
Должно быть, это какой-то путешественник, которого пираты захватили на реке. Так вот почему Предки направили ее сюда…
— Значит, я не такая уж безнадежная грешница, чтобы мной нельзя было воспользоваться, — проворчала Маскелль себе под нос, пробираясь по галерее и расчищая себе дорогу резкими тычками посоха. Разбойники начали показывать на нее и толкать друг друга локтями; ее присутствие наконец было замечено, несмотря на пьяный угар и жажду крови. Из-за потрепанной одежды и посоха Маскелль они, должно быть, приняли ее за странствующую монахиню — едва ли этот сброд мог понять, что означают серебряные символы Кошана, вделанные в дерево посоха. Маскелль задумчиво осмотрелась. Вряд ли ей удастся их всех перебить, к тому же она дала клятву никогда больше такого не делать, а вот отвлечь их ей, пожалуй, по силам.
Один из пиратов, стоявших на платформе, держал в руках меч — настоящий меч, а не один из тех длинных ножей, которыми были вооружены остальные. В тусклом свете можно было разглядеть гравировку на волнистом лезвии, и Маскелль нахмурилась. Это был сири. Резная рукоять еще не успела потемнеть от грязи, так что, должно быть, пират отнял его у пленника. Значит, тот не местный житель — сири использовались в южных провинциях, здесь же, вблизи от устья реки, они были редкостью.
К тому же кушориты, составлявшие большинство населения Империи, были низкорослыми, темноволосыми и гибкими. Пленник же, высокий и худой, отличался резкими чертами лица и светлыми волосами. Маскелль и сама не походила на местных жителей: из-за смешения кровей в ее семье она была высокой и длинноногой. Пленник был лет на десять — пятнадцать ее моложе, но все же вполне взрослым, как с грустью призналась себе Маскелль. Одет он был в безрукавку и кожаные штаны, рваные и грязные после отчаянной схватки, а сине-красные узоры тиснения на его поясе и сапогах выцвели на солнце. Выгоревшими казались и его растрепанные волосы; одна прядь, заплетенная в тугую косичку, падала на плечо.
Пираты, облаченные в кожаные или деревянные лакированные доспехи поверх рваных и грязных шелков, толпились вокруг предводительницы — женщины в помятом шлеме с навершием в виде хищной птицы, явно снятом с какого-то убитого богача. Она была высокой и мускулистой, грубое лицо пересекал шрам от удара ножом. Предводительница подошла к краю платформы и бросила на Маскелль пренебрежительный взгляд.
— Что тебе нужно здесь, сестра?
«Ах, до чего же ты грозная и опасная, — снисходительно улыбнувшись, подумала Маскелль. — Я трепещу, можешь не сомневаться».
Канаты, свешивавшиеся с крана, были старыми и перепутанными, и только противовес, кожаный мешок с железными болванками, и удерживал тяжелую деревянную стрелу на весу.
«Да, это прекрасно подойдет».
Маскелль оперлась на посох и ответила:
— Я пришла, чтобы благословить вас, дитя мое. Женщина вытаращила на нее глаза, потом обернулась к своим людям и ухмыльнулась.
— Мы тут все неверующие, сестра. Смотри, как бы твое благословение не прокисло.
— С моим благословением этого не случится — оно именно такое, какого вы заслуживаете. — Маскелль почувствовала прилив темной силы. Сегодня в реке бурлила не только вода; река звала Маскелль, чувствуя свое с ней родство. Но я хочу кое-что получить взамен.
