Мы оба знали, что это не так. Уничтожение Джареты со всеми ее трудами было не просто слепым ударом возмездия, оно попало точно в цель. Кто-то знал, что именно она открыла и что она еще не успела никому передать свое знание. Только шесть человек во всей вселенной знали эту тайну, и каждому из них я мог бы доверить собственную жизнь.
Гар'Дена грузно опустился на пол и бережно распрямил искореженные мукой конечности Джареты. Прикосновением пухлых пальцев и тихими ласковыми словами он вернул ей и ее лицу спокойное выражение, спрятав кровь и обугленную плоть под искусно сплетенной иллюзией.
— Она была ровесницей моей Ариэль, ей было назначено судьбой стать величайшим чародеем дар'нети за тысячу лет. О государь мой, я не мог этого постичь, когда вы вытащили ее из моей ювелирной лавки и возвысили до своей советницы. Когда же вы показали нам то, что сумели в ней разглядеть, я скорбел о собственной слепоте. Кто из нас настолько жесток, чтобы сотворить подобное?
Я прислонился спиной к обугленной стене и потер ноющий лоб.
— Если б я знал, он уже лежал бы мертвым у ее ног. Было время, когда подобные слова, сорвавшиеся с моих губ, заставили бы меня упрекать себя, наказывая за отступление от идеалов своей юности, от веры, исповедуемой моим народом, гласящей, что нет дара священнее и неприкосновеннее, чем чужая жизнь. Но справедливость тоже была идеалом, достойным служения.
Гар'Дена на руках вынес Джарету из кабинета и уложил в дворцовой комнате для приготовлений, словно ее только что доставили снаружи. Наш обычай требовал на полдня оставить тело непотревоженным, чтобы покинувшая его душа могла найти дорогу назад, прежде чем пересечет Черту, за которой лежит посмертие. Но нельзя было допустить, чтобы хоть один человек узнал об убийстве в самом сердце дворца, пока мы не найдем преступника. Весть о подобном вторжении врага могла вызвать панику. А я уже знал, что Джарета не вернется.
Вернувшись в собственную гостиную, я рухнул в кресло и так и сидел без движения, пока Барейль не постучал в дверь, извещая о прибытии Т'Веро. Невысокий, крепкий мужчина, совсем юный, с широко распахнутыми глазами, тревожными от раннего приглашения, вошел в комнату вслед за дульсе.
— Государь мой принц, — приветствовал он, неуверенно поклонившись. — Где моя жена? Она не пришла домой прошлой ночью.
Я сделал то, что должен, вместе с юным мужем оплакав гибель Джареты, пока Т'Веро не принял всю горечь своей утраты. Повторив для него данное ей обещание, что их ребенок ни в чем не будет нуждаться, я оставил его в одиночестве над телом. Когда пройдет время положенного бдения, он заберет его домой.
Когда я вернулся в свой кабинет, ожидая докладов Наставников, живот мой сводили судороги, а глаза словно засыпало курганами песка. Совет Наставников был собранием самых талантливых и могущественных чародеев Гондеи, которым было поручено учить и направлять наш народ, включая его правителя, в вопросах волшебства. На деле же Наставники служили мне советниками во всех значимых делах. Четыре года назад, когда я приступил к исполнению своего долга в Авонаре, предательство и трусость оставили свободными четыре из семи мест. За то время, пока я разбирался с политической жизнью и деятелями Гондеи, мне пока удалось заполнить только два. Теперь одно из них снова опустело.
В следующие несколько часов каждый из оставшихся четверых посетил меня, сообщив о том, что ему не удалось ничего выяснить ни о недозволенных проникновениях во дворец, ни о тайных чарах или открытых порталах, позволивших злодею сбежать. Я же пристально изучал не столько содержание их докладов, сколько самих посланцев, пытаясь заметить нервную дрожь или уклончивый взгляд, которые подсказали бы мне, в ком же я ошибся.
Первой была язвительная Уравновешивающая, женщина, беспощадно отдающаяся войне против лордов Зев'На вот уже семьдесят лет, жертвующая семьей и домом и изматывающая себя до предела собственных сил.
Затем — раздражительный старик-Историк, никогда не отрывавший пронзительного взгляда от моих рук, пока он рассуждал об их делах в соответствии со взыскательными мерилами истории дар'нети и собственным своеобразным взглядом на нашу судьбу, и его открытая недоверчивость и резкость суждений опровергали все подозрения в тайном предательстве.
Следующим был неудержимый великан-Ювелир, хранивший хрупкую тайну, благодаря которой мы с Сейри уцелели в Зев'На, верный помощник, чья упрямая сила сплотила Авонар и поддерживала его до моего возвращения.
И последний, лишь недавно ставший моим советником, скромный Заклинатель, способный создавать сложнейшие заклятия из тончайших оттенков устной речи, заботливый учитель и друг, который мог втянуть меня в спор об этике целительства, а в следующий миг заставить хохотать над скабрезной песенкой.
Дверь моей гостиной со щелчком закрылась за Наставником Вен'Даром, и я остался один. В открытое окно врывался легкий ветерок, шевеливший мои волосы. Я сидел, вглядываясь в белые огни, которые расцветали в синеве летнего вечера, сгущавшегося над городом. Толпы людей в ярких нарядах наводнили улицы, выкрикивая приветствия и смеясь над забавным чародейством уличных фокусников, веселясь даже после тысячелетия войны, в которой было разрушено девять десятых нашего мира, а три четверти населения погибли или попали в рабство. Прежде, даже в самые нелегкие дни, я всегда мог найти утешение в красоте моего нового дома и силе духа моего народа. Но не в эту ночь.
На зеркальной поверхности маленького столика возле моего кресла стояла красная лакированная шкатулка. Лишь мы с Барейлем знали, что в ней хранится — маленькая пирамидка из черного хрусталя, заключенная в гладкое железное кольцо. Очень просто. Но эта обманчивая простота противоречила ее истории. В возрасте тридцати двух лет я был казнен — меня сожгли заживо в наказание за то, что в мире людей, по ту сторону Моста Д'Арната, я родился чародеем. Но прежде чем моя душа пересекла таинственную границу, которую мы называем Чертой, — границу между этой жизнью и посмертием, маг дар'нети Дассин дотянулся до меня своим колдовством и поймал в ловушку. Я был привязан к этому маленькому предмету до тех пор, пока он не смог вернуть меня к жизни, поместив в тело своего жестокого, мертвого духом принца. И теперь одно лишь прикосновение пальца к поверхности черного кристалла могло освободить меня от данной мне плоти и увести в царство смерти, которому я принадлежал.
Я помимо воли взял в руки покрытую красным лаком шкатулку, в которой таилась моя гибель, и принялся поворачивать ее снова и снова, очерчивая большим пальцем гладкую простоту ее граней. Новая жизнь была даром, данным мне не для того, чтобы исправить несправедливость ранней смерти, но в надежде, что я смогу найти способ исцелить вселенную, раздираемую злом на части. У меня было уже достаточно поводов усомниться в убежденности Дассина, что я способен справиться с этой задачей. Теперь же все было намного хуже. Передо мной стояла простая дилемма, но я готов был отказаться от сна до конца своих дней, только бы не быть вынужденным ее решать.
Измена. Убийство. Я не мог связать эти слова ни с одним из четырех Наставников. Даже Заклинатель, столь же искусный в словесной игре, как Вер'Дар, не смог бы сделать этого. Но втайне от четверых моих советников я поделился новостями Джареты с еще двумя людьми, и мысль о собственной опрометчивости ввергала меня в смятение и ужас, пока свет этого проклятого дня угасал перед моими глазами. Наставники не знали о моем путешествии через Мост прошлой ночью, когда одиночество заставило меня бежать к Сейри на краткий и сладостный час. Значит, они не знали и о том, что я рассказал ей об открытии Джареты. Впрочем, уважение Наставников к моей выдающейся супруге было столь велико, что ее никогда не тронула бы и малейшая тень подозрения. Даже Устель и Мен'Тор, постоянно попрекающие меня «неподобающей привязанностью к этому варварскому и бездарному народу», отзывались о Сейри с восхищением.
