— Ладно, — вздохнул Аксель после долгого молчания, — давай прибираться.
И они добросовестно навели порядок, сделав комнату ещё аккуратнее, чем она была до пропажи. Если бы Кри на этом остановилась, то нам, пожалуй, не о чем, да и некому было бы рассказывать. К счастью для человечества, девочка решила, что нехорошо в первое утро каникул оставить Акселя одного в таком состоянии и умчаться к подружке.
— Пойдём погуляем, — предложила она.
— Мне что-то не хочется, — пробормотал Аксель, уныло озираясь.
— Но ты же всё равно до трёх ничего не можешь, — вразумляюще сказала Кри.
— А… Дженни? Ты разве не к ней собиралась?
Аксель не выносил Дженни. Она вечно портила компанию, требуя, чтобы Кри, а особенно почему-то Аксель (несмотря на явное к нему неуважение) обращали на неё всё своё внимание. Любые планы и предложения Акселя (теннис, мороженое, кино, велогонки, бассейн, хоть что) она тут же крушила своими — всегда дурацкими. Иногда он даже нарочно предлагал ей то, чего не хотел, в расчёте, что она сделает наоборот. Первое время это помогало, но затем она каким-то непостижимым чутьём научилась определять, когда Аксель притворяется, тем более что долго лукавить он не умел. И Кри, которая и так далеко не всегда поддерживала Акселя, рядом с подружкой становилась несноснее, чем могла бы быть.
— Я ей пока не звонила, — объяснила Кри. И, заставляя себя забыть о Дженни, добавила: — Мы с ней вечером прошвырнёмся. Ну, идёшь?
— Куда? — поинтересовался Аксель с прояснившимся лицом.
«А правда, куда? — спросила себя Кри. — Куда его взять, чтоб всем было интересно? В теннис я не хочу, для велосипеда жарковато… Просто по городу? Скучища…» И тут ей пришла в голову действительно первоклассная идея.
— Мм… пойдём в Нимфенбургский замок, — небрежно заявила она.
— Мы же там недавно были! С мамой и папой.
— А теперь пойдём одни, и в парк! Ну как, неплохо?
Аксель облизнул губы. Он колебался. Предложение заманчивое, что и говорить! Погулять в таком красивом английском саду — одно удовольствие. Может, там, где-нибудь у Ботанического сада, и стол для тенниса найдётся? С другой стороны, что скажут родители? Конечно, парк очень людный (будь он безлюдным, Кри и сама бы не предложила). Но ведь прежде дети никогда не ходили в такие места одни…
— Мама… — сказал он, испытующе поглядывая на Кри. На сей раз та и не подумала требовать полной фразы, решив не раздражать брата. Ей очень хотелось, чтоб он согласился, и Аксель знал почему. Это и было главной страстью Кри: она обожала, когда её фотографируют, и мечтала стать фотомоделью. У неё уже накопилось несколько толстых альбомов, где она была заснята во всех позах на свете (любимые кадры: на вершине Эйфелевой башни; верхом на плюшевом белом медведе; в фехтовальном костюме; верхом на Акселе). Но ведь быстро надоедает, когда тебя снимает родня. А вот если щёлкнул турист, выбрав тебя за красоту из целой толпы… И неважно, что ты никогда этого снимка не увидишь! А может быть, и увидишь… А может, тебя щёлкнул известный кинорежиссёр, и вскоре пригласит тебя сниматься в кино, и познакомит с Брэдом Питтом. Но, ясное дело, чтобы всё это сбылось, надо почаще бывать там, где ходят туристы. Где они кишмя кишат!
— Стоит взять ракетки, — деловито изрекла Кри и оглядела комнату, словно искала эти самые ракетки (а чего их искать, если они у аккуратиста Акселя в шкафу, и больше нигде и никогда?).
— Мама… — сказал Аксель, отводя глаза. — И папа!
— А в чём дело? — невинно поинтересовалась Кри, раздувая ноздри. — Нам никто ничего не запрещал. Может, тебе запрещали, а я не слышала?
— Но и не разрешали тоже, — вяло напомнил Аксель. Ему самому хотелось новых впечатлений и развеяться. И Кри это сразу поняла.
— Мы ненадолго, — торопливо сказала она. — Мы… на полчасика. Вглубь можно и вовсе не ходить, а постоять у главного входа, ну, знаешь, где туристы… И ты ещё раз сможешь наведаться в этот твой… Маршталльмузеум, посмотреть всякое оружие. Я бы тоже ещё разок взглянула. И вдобавок покормим Ханса. Здорово, а?
— Ну, в музей я, положим, не пойду, — вздохнул Аксель, — а постоять у входа… Ладно. Но в безлюдные места — ни ногой!
— Как будто они там есть! — Кри тут же повисла у Акселя на шее и от всей души расцеловала его, после чего он окончательно сдался. И она помчалась одеваться. Она надела свою лучшую голубую блузку и тёмно-синие джинсы. Всё это ей, безусловно, шло — и к светлым волосам, и к голубым глазам, но Аксель, глядя, с какой энергией Кри вертится перед зеркалом в прихожей, нашёл, что это уж слишком.
— Ты не хочешь надеть тёмные очки? — коварно спросила она, словно не замечая его неодобрительного взгляда. — Сегодня такое солнце…
— Вот сама и надевай, — ехидно сказал Аксель, прекрасно понимая, что Кри заботится не о его глазах. Она не только всегда мечтала, что её снимут на плёнку (а это иной раз случалось!), но с тех пор, как, к её ужасу и возмущению, однажды «щёлкнули» не её, а Акселя, сестра старалась отодвинуть его на задний план. В самом деле, какой интерес снимать человека, если у него вместо глаз — чёрные пятна? Играл бы он в шпионском боевике — другое дело… Но Аксель, конечно, и не думал обижаться. Он не мечтал о славе, и ему было от души плевать на свою внешность. Хотя порой становилось приятно, что Кри искренне им восхищается, считает его красавцем.
— Ну, ты идёшь? — поторопил он. — Тоже мне, кукла Барби… Мама с папой никогда не вертятся перед зеркалом!
— Я не слежу за зеркалами, — отрезала Кри. Он только засмеялся и покрепче взял сестру за руку, чему она и не думала противиться. Хотя дома она не уставала воспитывать его, но на улице слушалась беспрекословно и верила, что он защитит её от любой опасности.
— Стой! — воскликнула она на углу Неизвестно Какой улицы. — Ты хлеб взял? Если нет — возвращаемся.
— Взял, взял.
Кормить птиц в Замковом канале, разумеется, не разрешалось, но мало кто из посетителей замка-музея считался с этим запретом. Во всяком случае, Кри уверяла, что к ним с Акселем лебеди кидаются особенно быстро и жадно. Верховодил птицами Ханс, крупный и ненасытный. Завидев детей, он бил крыльями по воде, вытягивал шею и тихо трубил, собирая свою эскадру, а затем, на две трети высунувшись из воды и распустив два огромных белых паруса, взрезал воду по направлению к берегу. В отличие от остальных лебедей, он никогда не щипал Кри за пальцы и не хватал клювом носки её туфелек. Потом наступала очередь Акселя. А папа обычно стоял на страже и следил, чтобы поблизости не оказалось музейного персонала. (Когда же ходили вчетвером, кормёжка отменялась: мама не любила никаких нарушений.)
Итак, они быстро дошли до замка, скормили Хансу почти весь наличный запас хлеба, остатки сумели добросить до его свиты и, войдя в парк, направились к Амалиенбургу. Это уже было нарушением уговора. Но солнце светило так жарко, и так манила тень деревьев, толпа вокруг была так многолюдна, и всё здесь казалось таким знакомым, что Аксель ещё раз молча уступил. Когда они поравнялись с Амалиенбургом, Кри вдруг вцепилась в его руку и сделала резкий разворот на девяносто градусов, так что раздался скрип каблуков.
