— У меня все хорошо, — сказал Октавиен, — но на работе случилась неприятность, так что я приеду только утром.
— Как же так, дорогой? Ведь Барби приезжает нынче вечером! — Четырнадцатилетняя Барбара была их единственным ребенком.
— Я знаю, это ужасно досадно, но ничего не поделаешь. Здесь сейчас полиция и вообще полный кавардак.
— И да, и нет, — сказал Октавиен, — один человек застрелился.
— Нет, не волнуйся. Ты его не знаешь.
— Ну и то слава Богу. Мне так тебя жаль, бедный ты мой. Барбара так расстроится, что тебя не будет сегодня.
— Знаю. Но завтра я появлюсь. У вас там все в порядке? Как мой гарем?
— Рад слышать. Целую тебя, любимая, я еще позвоню вечером.
— Конечно, он все равно не мог приехать раньше завтрашнего утра, я захвачу его.
— Прекрасно. Вилли жаждет увидеть его.
— Ну конечно, я хочу его увидеть! Он совершенно незаменимый человек.
— Ты получишь его, дорогая. Ты получишь все, что пожелаешь.
2
— Все камни надо вынести в сад, — сказала Мэри Клоудир.
— Почему? — спросил Эдвард.
— Потому что камням место в саду.
— Почему? — спросила Генриетта.
Близнецам, Эдварду и Генриетте, было девять лет. Оба долговязые, белобрысые, оба с красивой волнистой копной волос — они были удивительно похожи.
— Это ведь не окаменелости. В них нет ничего особенного.
— Каждый камень — особенный, — сказал Эдвард.
— В метафизическом смысле это абсолютно верно, — Теодор Грей явился на кухню в своем старом халате в темно-коричневую клеточку.
— Метафизика и порядок в доме — вещи разные, — сказала Мэри.
— Где Пирс? — обратился Теодор к близнецам. Пирс был сыном Мэри Клоудир, ему исполнилось пятнадцать.
— Наверху, у Барби в комнате. Он украшает ее ракушками. Притащил туда целую тонну.
— О боже! — воскликнула Мэри.
Дом постепенно превращался в пляж. У детей в комнатах под ногами шуршал песок, хрустела галька и раздавленные ракушки, а также высохшие останки разнообразной морской флоры и фауны.
— Если Пирсу можно носить в дом ракушки, то, значит, мы можем держать в комнате камни, — рассудила Генриетта.
— Никто не разрешал Пирсу приносить ракушки, — сказала Мэри.
— Но никто ему и не запрещал, верно? — вставил Эдвард.
— Если бы я так отвечала старшим, когда была в вашем возрасте, меня бы отшлепали, — вмешалась экономка Мэри Кейзи. Все в доме звали ее по фамилии «Кейзи», чтобы не путать с Мэри Клоудир. Это звучало как кличка.
— Справедливо, но неприменимо, мог бы ответить Эдвард, — заметил Теодор, — и если вас не затруднит, я хотел бы выпить чашку чая. Чувствую себя не блестяще.
— Бедняжка Кейзи, вот не повезло ей! — сказал Эдвард.
— Я его не останавливаю, — сказала Мэри, — во-первых, потому, что останавливать его уже поздно, а во-вторых, потому, что не каждый день Барбара возвращается домой.
— В споре с близнецами всегда выручала логика.
Барбара Грей не была дома с Рождества. Она заканчивала учебу в Швейцарии. В пасхальные каникулы она каталась с родителями на лыжах… Супруги Грей были страстными путешественниками.
— Некоторые могут себе позволить, — пробурчала Кейзи, вложив в свою реплику туманный намек на разницу в их социальном положении. Она часто отпускала неопределенные, но веские замечания.
— Кейзи, можно нам взять эти куриные лапы? — спросила Генриетта.
— Как тут поддерживать чистоту на кухне, когда дети роются в мусорных ведрах, будто голодные коты…
— Пожалуйста, не надо выгребать оттуда все, Генриетта, — закричала Мэри. Вместе с куриными лапами вывалилась мешанина из скомканной бумаги, кофейных зерен, вялых листьев салата и человеческих волос.
— Меня тут ни во что не ставят, — сказала Кейзи, — моя жизнь здесь не имеет смысла…
— Всякая жизнь не имеет смысла, — изрек Теодор.
— Вы считаете, я вам не ровня…
— Вы нам не ровня, — сказал Теодор, — не принесете ли вы мне чашку чая, будьте добры.
— Заткнитесь, Тео, — сказала Мэри. — Не выводите Кейзи из себя. Вот ваш чай, на подносе.
— Лимонный кекс. М-мм. Прекрасно.
— Вы говорили, что неважно себя чувствуете, — сказала Кейзи.
— Просто желчь разлилась. Где Минго?
Минго — крупный лохматый серый пес, явно имевший в числе предков пуделя, всегда находился у ног Теодора, когда тот завтракал или пил чай в постели. Кейт и Октавиену это давало неистощимый повод для шуток об отношениях между Теодором и Минго.
— Сейчас приведем его, дядя Тео! — закричал Эдвард.
После короткой возни Минго был извлечен из-за чугунной печки, которая продолжала занимать большую часть кухни возле плиты, хотя на ней уже давно не стряпали и топить ее было неэкономно. Теодор, взяв поднос, начал подниматься по лестнице впереди близнецов, которые, исполняя придуманные ими самими ритуалы, тащили пса, при этом его глупая, улыбающаяся морда торчала из-под локтя Эдварда, мохнатые лапы волочились по полу, а толстый, как колбаса, хвост вилял, то и дело задирая пестрый подол Генриеттиного платьица.
Теодор, старший брат Октавиена, по характеру — ипохондрик, ничем теперь не занимавшийся, служил когда-то инженером в Дели. Все знали, что он был вынужден покинуть Индию из-за какой-то таинственной истории, но в чем заключалась эта тайна, никто не знал. Никто не знал также, любит ли он на самом деле своего брата, нескрываемое презрение к которому он демонстрировал, но окружающие старались, по общему согласию, не замечать этого. Он был высокий, худой, наполовину облысевший и поседевший человек с выпуклым лбом, изборожденным иероглифами морщин, и проницательным взглядом умных задумчивых глаз.
— Пола, тебе обязательно читать за столом? — спросила Мэри.
Пола Биран, мать близнецов, была поглощена книгой. Воспитание своих детей она полностью доверила Мэри, и в подобные моменты казалась едва ли не их ровесницей. Пола развелась с Ричардом Бираном больше двух лет назад. У самой Мэри за спиной были многие годы вдовства.
— Извини, — сказала Пола, закрывая своего Лукреция. Она преподавала в местной школе греческий и латынь.
