— Верно, — ответил я, кладя на стол диктофон.
— У меня тоже есть такой, — сказал Стругацкий, — такая же модель.
— Ах да, вы ведь журналист?
Он снова повторил:
— Да, у меня тоже есть такой. По крайней мере раньше был. Он все еще там.
— Там — где?
— В лесу. А может, от него уже ничего не осталось.
— Почему ничего не осталось?
Стругацкий не ответил.
— Не возражаете, если я буду записывать этот разговор?
— А если возражаю — неужели не станете записывать?
— Это обычная процедура.
— Тогда не могу возразить.
— Спасибо, — сказал я, включая прибор, — как долго вы занимаетесь журналистикой?
— Года четыре. Вы ведь думаете, это я их убил, так? Думаете, что я сумасшедший и поэтому убил их.
Он сказал это так спокойно и ровно, как если бы констатировал какой-нибудь общеизвестный факт — вроде того, например, что утром всходит солнце.
— Нет, — возразил я, — я этого не говорил. На самом деле я ничего не знаю. Поэтому я здесь и беседую с вами.
— Если я не сумасшедший, зачем меня заперли в психбольнице?
— Вы здесь, чтобы мы смогли выяснить, что произошло с вами и вашими товарищами.
— Их убили.
— Каким образом?
Стругацкий молчал, глядя на меня, но я успел заметить промелькнувший в его взгляде страх, даже ужас.
— Все хорошо, Виктор, — мягко сказал я, — мне можно доверять.
— В том-то и проблема, доктор, — ответил он очень тихо, — я не знаю, могу ли я вам доверять.
— А почему нет?
Он вновь сильно нахмурил лоб:
— Я не знаю, кому доверять, а кому нет. Вы правда хотите мне помочь или?..
— Или что? — Мы оба замолчали. — Да, я хочу вам помочь, Виктор. Все здесь хотят помочь. Мы на вашей стороне, вы в безопасности.
— В безопасности? — усмехнулся он.
Я попробовал зайти с другой стороны:
— Не могли бы вы рассказать немного о себе?
— Что вы хотите узнать?
— Ну… Вы родом из Екатеринбурга?
— Да.
— Работаете в екатеринбургской «Газете»?
— Да.
Два односложных ответа подряд. Ясно: о себе и своей работе Стругацкому рассказывать скучно.
— И вас интересует трагедия, случившаяся на Дятловском перевале, — сказал я.
Он тут же вскинул голову.
— Не сразу, но я оказался замешанным.
— Замешанным в чем?
Он снова улыбнулся, на этот раз даже слишком широко.
— В событиях, из-за которых я здесь оказался, доктор Басков.
— Можете рассказать, с чего все началось? Стругацкий медленно поднялся с кровати. Я уже чуть не крикнул охранников, но он всего лишь подошел к креслу и сел.
— Не беспокойтесь, доктор, — сказал он, — я не опасный человек.
Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что он разгадал мое намерение позвать на помощь.
— Вы очень проницательны, — заметил я.
— Спасибо.
— Хорошо, — сказал я, — расскажите же, с чего все началось.
Стругацкий вздохнул и произнес:
— Так и быть, доктор.
Глава первая
Виктор сидел за письменным столом, подперев рукой подбородок, и просматривал материалы, которые удалось собрать по случаю Боровского. Шум и суматоха издательства ужасно действовали ему на нервы. Он только что говорил по телефону еще с одним возможным свидетелем по делу, но тот отказывался быть замешанным, несмотря на все обещания сохранить его анонимность. Екатеринбургская «Газета» — серьезное издание, уговаривал Виктор, беспокоиться не о чем, его имя останется в тайне. Но человек был напуган до смерти — Виктор слышал это по голосу. «Извините, но ничем не могу помочь. Пожалуйста, не звоните больше». И он отключился, оставив Виктора сидеть с монотонно гудящей трубкой над бесполезными теперь материалами, разбросанными по столу.
Внезапный хриплый смех за спиной заставил его оглянуться. Черевин, вальяжно развалившись на стуле, разговаривал с кем-то по телефону — скорее всего с одной из своих многочисленных подружек.
— Вот дерьмо! — пробормотал Виктор, поднимаясь.
С досады сунув руки в карманы, он шел по коридору к автомату с напитками. Когда он проходил мимо открытой двери кабинета редактора Максимова, тот крикнул ему:
— Стругацкий! Зайди!
«Черт, — подумал Виктор, — что опять я сделал не так? Или чего не сделал?»
Он остановился на пороге кабинета:
— Да, я слушаю.
Максимов жестом попросил зайти:
— Присядь-ка, Витя.
Виктору не нравилось, когда Максимов называл его неполным именем — от этого он чувствовал себя как школьник на ковре у сердитого директора. Виктор неохотно прошел в кабинет и сел.
Грузный, лысеющий Максимов очень часто бывал не в духе, но сейчас он улыбался. Виктору стало не по себе.
— Как дела?
— Нормально.
— Над чем работаешь сейчас? — поинтересовался Максимов, как будто сам не знал.
— Случай Боровского.
— Ах да.
Максимов откинулся на высокую спинку стула, заставив его жалобно заскрипеть, и в задумчивости заложил руки за голову, словно большой начальник, обдумывающий стратегию своей компании.
— Это тот арендодатель, который выкидывает жильцов из бараков на улицу, чтоб продать землю застройщикам?
— Верно.
— И как далеко ты продвинулся?
Виктор нервно заерзал на стуле.
— Ну, трудно вытащить из свидетелей хоть какую-то информацию. Шестерки Боровского так и шнырят и давят на них психологически. Нелегко получить сведения из первых уст, когда люди так запуганы…
Максимов вздохнул:
— Другими словами, а воз и ныне там.
— Знаете…
— Послушай, Витя, за что я тебе плачу? Ты уже месяц с этим делом возишься, а в итоге что? — Максимов ткнул своим толстым пальцем в Виктора. — Я дал тебе это задание, потому что полагал, тебе оно по плечу! Я верил в тебя, думал, что у тебя есть потенциал…
