— Я знаю, — ответил капитан.
— Сорок греков за одного убитого немца. По-вашему, это справедливая плата?
— Один немец и хранилище горючего. Нашей целью было топливо. Я бы не стал никого убивать, если бы можно было без этого обойтись. Но худшее еще впереди. На Пелопоннесе начались нападения на вооруженные конвои — прямо средь бела дня. Они убивают десятки немцев.
Элиас не мог скрыть зависти. Эх, ему бы столько же людей и оружия, сколько у партизан-коммунистов, — тогда не пришлось бы участвовать в грязных играх, затеянных его командирами.
— Уверен, что ваши английские друзья довольны этими вылазками, — язвительно заметил священник. — Но при этом гибнут ни в чем не повинные люди.
— Война, Микалис, — это война. Многие еще погибнут.
— Многие погибнут уже завтра, если вы не вмешаетесь. Старики будут защищать свои дома.
— Это было бы глупо, — резко ответил Элиас. — Слушай, ты не понимаешь. Они будут жечь деревни, они сожгут все — и не важно, будем мы сопротивляться или опустим руки. Это будет продолжаться, пока они не уйдут отсюда. А уйдут они не скоро.
— Это тебе англичане сказали?
— Это то, что есть на самом деле. Мы не проводили никаких операций вблизи деревни. У них нет никаких причин ее сжигать. Иначе они бы это уже сделали.
Они в упор смотрели друг на друга, эти юноши, не достигшие еще и двадцати пяти, но вынужденные исполнять роль, которая по силам только зрелым и опытным. Микалис вернулся из семинарии три года назад, за несколько дней до прихода немцев, чтобы помочь заболевшему отцу Пантелису. Через полгода, похоронив старого священника, он взял на себя его обязанности. Вызванная войной неразбериха не позволила епископу назначить нового священника, и выросший в деревне Катарини Микалис стал духовным пастырем всего в двадцать один год. Когда началась война, Элиас учился в военной академии. Он был рекогносцировщиком, когда греческая армия наголову разбила итальянцев, но вернулся в Афины после того, как немцы провели стремительную наступательную операцию «Марита», в результате которой греки были в считанные дни окружены и разбиты. И пока правительство спешно сворачивалось, чтобы укрыться на Крите, он устремился на север, чтобы здесь, в горах, организовать сопротивление. «Старики слабы, — сказала ему его бабка еще тогда, в Афинах. — Все лучшие люди уже в могиле».
— В деревне голодают, — настойчиво продолжал священник.
— Я знаю и об этом.
— Конечно, ты знаешь — это ведь твои люди забрали все. Жители деревни отдали тебе свое продовольствие, своих сыновей, свои жизни. Что ты сможешь сделать для них?
— Воспользоваться их жертвами так, чтобы они не оказались напрасными.
— Это значит, что ты ничего не можешь.
— У меня только двадцать человек.
— Где же остальные? К вам ушла вся молодежь из четырех деревень, просто ради еды. У тебя должно быть вдвое больше.
— Они на операции.
— Без тебя?
— Кто тебе сказал, что немцы собираются сжечь деревню?
Священник раздраженно покачал головой:
— Тебя волнует только имя. Если этот человек ошибается, ты расстреляешь его как паникера. Если окажется прав, расстреляешь за сотрудничество с немцами. И в обоих случаях не предпримешь никаких действий.
То, что правда была куда страшнее, чем обвинения священника, не смягчило обжигающей силы его слов. До того как Элиас возглавил свой разношерстный отряд, представлявший собой смесь республиканцев, фермеров-роялистов и бывших солдат, эти люди боролись скорее с местными отрядами партизан-коммунистов, чем с немцами. Только усилиями британских коммандос удалось кое-как примирить враждующие группировки и направить их действия в разумное русло. Несмотря на глубокую подозрительность по отношению к иностранцам и затаенный стыд, вызванный необходимостью подчиняться их указаниям, Элиас не мог не признать, что многому научился у англичан. Как установить взрывное устройство, как беззвучно убрать человека, как работать бок о бок с людьми, которые завтра могут оказаться твоими врагами. Наверное, некоторые уроки он усвоил слишком хорошо. Он видел, насколько сильнее и лучше были организованы коммунисты: итальянцы уже капитулировали, отступление немцев оставалось только вопросом времени. Он уже не мог игнорировать предупреждений руководства о том, где на самом деле таится реальная угроза для страны. Этим и объяснялись его неловкие увертки и отговорки.
— Капитан, — донесся снаружи голос Косты. В нем слышались тревожные нотки. Элиас, Микалис и несколько бойцов в темноте направились ко входу, по пути захватив свои старые, побитые винтовки. — Лефтерис что-то заметил там, наверху.
Вход в пещеру прикрывали невысокие кедры, но с выступа над ней открывался вид на всю долину. Лефтерис схватил подошедшего капитана за рукав и указал на небольшой холм в миле от них. Элиас узнал черный силуэт стоявшей на холме церкви, выделявшийся на фоне сине-фиолетового неба, а потом заметил мерцающие внизу беспорядочные отсветы. Через витражные окна церкви были видны языки пламени. Что-то случилось.
— Похоже, они начали раньше, — сказал Коста, — и с вашей церкви, отец.
— Успокойся, придурок, — ответил ему Спиро.
Микалис рванулся, чтобы бежать вниз по склону, но Элиас схватил его за плечо.
— Это бесполезно. Все будет охвачено огнем еще до того, как ты добежишь.
— Пресвятая Богородица, — прошептал Микалис, и несколько человек в темноте перекрестились. Большинство из них не знали, что их защитница все еще находилась в церкви, спрятанная за фальшивой стеной. Элиас представил себе отблески свечей на позолоте, печальные черные глаза, прожигающие насквозь стоящего перед ней человека, увидел церковь, заполненную сильными, циничными людьми, в почтительном молчании упавшими на колени. Даже Змей был загипнотизирован ее красотой. Благоговение перед иконой могло расстроить его планы.
— Где она? — спросил Лефтерис. — Кто-нибудь из тех, что внизу, сможет ее спасти?
— Нет, никто не знает, где она спрятана.
— Что же нам делать?
— Оставьте все как есть, — произнес капитан, но теперь все заговорили одновременно. Пожар не был предусмотрен планом, но им можно было бы объяснить исчезновение иконы, если, конечно, Принц успеет ее вытащить.
— Послушайте, — вмешался Микалис. — Даже если мы не погасим пламя, я хотя бы смогу спасти Пресвятую Богородицу. Пустите меня.
— Мы все пойдем, — сказал Спиро.
— Нет, — скомандовал Элиас. Он почувствовал, что никто не обратил внимания на его слова. Его люди редко не подчинялись приказам и никогда не спорили с ним, но сейчас он столкнулся с силой иного рода и вполне мог потерять над ними контроль. Кроме того, что-то пошло не так, и он должен был понять, как исправить ситуацию.
Элиас взял священника за плечи и подтолкнул его к Лефтерису.