трубку. Когда я изо всех сил нажала на трубку, она треснула, и острый конец стекла вонзился в ладонь. Началось сильное кровотечение. Кто-то из студентов закричал, что я перерезала вену и сейчас же умру. С перетянутой резиновым шлангом рукой меня отправили в медпункт.
Закончить практикум и сдать экзамен в срок я уже не могла, но Алексей Евгеньевич успокоил меня, сказал, что летом во время ремонта лаборатории он будет работать в своем кабинете и тогда сможет принять экзамен.
На сдачу экзамена я пришла, когда уже начались каникулы, как-то во второй половине дня. Позвонила у двери кабинета. «Ах, это Вы? Ну хорошо, я вам сейчас дам задание, вот книги, учебники, справочники. Можете пользоваться, а я пойду домой пообедаю».
Он ушел и запер меня снаружи.
Кабинет Чичибабина был всегда заперт: он работал с алкалоидами, на полках стояли банки с устрашающими изображениями черепов.
Я давно приготовилась к ответу, а он все не возвращался. Время шло, ремонтники ушли, тишина, я одна в пустом здании. Поздние летние сумерки, часов у меня нет, кругом черепа. Я наволновалась перед трудным экзаменом, проголодалась, мама беспокоится, в общем, я расплакалась...
И вдруг слышу быстрые шаги по коридору.
Алексей Евгеньевич в спешке не может попасть ключом в замочную скважину. Взвол нованный, запыхавшийся, он говорит мне: - Простите, бога ради, я совершенно забыл о вас!
Посмотрел мои листки, поставил «уд», Мы вместе ушли. С той поры он неизменно первым здоровался со мной.
Многим известна страшная трагедия в жизни Алексея Евгеньевича. У него была единственная дочь Наташа, наша студентка, в то время учившаяся уже на третьем курсе.
Двадцатилетняя очаровательная девушка, умница, с широким кругозором. Отец брал ее с собой во все заграничные поездки.
Летом 30-го года она проходила производственную практику на Дербеневском красочном заводе. Дежурила у сульфураторов, где под давлением обрабатывались горячей концентрированной серной кислотой промежуточные продукты производства красителей.
В обязанности практиканта входило время от времени брать пробу для анализа, перед этим аппаратчик во избежание выброса понижал давление до атмосферного.
То ли аппаратчик дал промашку, то ли отказал манометр, но когда Наташа открыла люк, струя горячей серной кислоты хлынула ей на грудь и свалила ее с ног. Смерть ее была мучительной.
Родители обезумели от горя. Алексею Евгеньевичу дали командировку во Францию на полгода в надежде, что перемена обстановки спасет их. Французы создали для Чичибабина все условия, он начал работать.
Когда я в начале тридцатых годов жила в Германии, от нас к Алексею Евгеньевичу посылали его бывшего ученика с поручением переговорить о возвращении на родину.
Но Чичибабин не вернулся, в 45-ом году в возрасте семидесяти четырых лет он умер во Франции.
О пестроте студенческого состава МВТУ я уже писала. Были среди нас мальчишки и девчонки, были и взрослые, зрелые люди, прошедшие гражданскую войну, а иные и фронты мировой войны,
К числу последних относился и Семен Борисович Жуковский. Он поступил в МВТУ в двадцать втором году, когда ему было 26 лет. До мировой войны он проучился год в Киевском политехническом и был призван в армию в чине поручика; в феврале семнадцатого вступил в партию большевиков и в гражданскую войну стал комиссаром.
Летом девятнадцатого он должен был заменить Фурманова в чапаевской дивизии, но пока добирался к месту назначения, Чапаев погиб. Окончание гражданской войны застало Семена Борисовича на посту комиссара Балтийского флота.
Мы мало общались с этими взрослыми, много испытавшими и занимавшими прежде значительные должности партийными товарищами. Жуковского избрали представителем от студентов химического факультета в ректорат МВТУ, на сходках он выступал от нашего имени, был нашим лидером. Для нас это была фигура героическая, недоступная, овеянный легендами человек из иного, не нашего мира.
В 25-ом году, когда Жуковский перешел на четвертый курс, его вызвал к себе Микоян и сказал, что сейчас не до учебников, есть большая нужда в культурных и верных партии, проверенных людях для работы за границей; председателю ВСНХ Пятакову требуется представитель его ведомства в Берлине. «Нам нужен большевик-биржевик, продолжал Микоян. - И мы рекомендуем тебя. Нужна валюта для развития народного хозяйства. Дело это тонкое, изучишь его и будешь действовать». Жуковский оставил учебу и с женой и годовалым ребенком отправился в Берлин.
Перед его отъездом друзья студенты «старшего поколения» Михаил Питковский, Гайк Овакимян, Шахмурадов устроили ему проводы. (Все трое в тридцатые годы занимали очень ответственные посты, они не избежали участи многих, а Питковский и Шахмурадов - расстреляны.) были арестованы,
Проводы решили устроить в ресторане на крыше дома Нерензее, что в Большом Гнездниковском переулке. Когда обсуждали кого пригласить, Жуковский предложил разбавить чисто мужскую компанию. Так в шикарном нэповском ресторане оказалась я со своей подругой Олей Баевой.
При свете цветных фонариков, в окружении разодетых женщин мы выглядели настоящими золушками. И хотя были польщены, что именно нас пригласили на проводы Жуковского, чувствовали себя скованно: не знали, что говорить и как вести себя. Однако скучно не было, да И ужин оказался очень вкусным.
Когда пришло время расходиться, один из «взрослых» пошел провожать Олю, а Жуковский меня, так как ему было по дороге.
Стояла теплая июньская ночь. Мы долго бродили по бульварам и только около двух часов ночи распрощались у моих дверей. Ни он, ни я не ведали, какое место займем в жизни друг друга.
Летом 28-го года меня и Олю Баеву включили в группу студентов, которая отправилась на экскурсию по Кавказскому побережью.
До Туапсе мы доехали поездом, а оттуда пешком с остановками на турбазах должны были дойти до Гагр. Путь наш лежал через Сочи, а там в это время в санатории Совнаркома отдыхал наш Яша. Я предложила навестить его, и мы всей группой отправились к нему.
- Вы ведь все из МВТУ, - сказал он. А знаете ли вы, что здесь отдыхает ваш ректор Николай Петрович Горбунов? Я сейчас его найду и приведу сюда.
Горбунов был в отличном расположении духа, приветлив, шутил с нами, а потом вызвался показать окрестные красоты.
Большого движения на дорогах тогда еще не было. Едем неспеща в открытой машине, непринужденно беседуем со своим ректором и вдруг замечаем на шоссе птенца.
Николай Петрович сразу остановил машину.
Он взял птенца в руки, объяснил нам, что эта птица -
