нам понравилась ваша анкета, мы и правда берем не всех, – постучал кипой сложенных бумаг по столу метрдотель.
– Не верил, пока мне не рассказал про вас мой компаньон, который неожиданно решил оставить все дела, хотя дела, надо признать, шли и идут довольно неплохо, – все разглядывал бабочку на шее метрдотеля гость.
– Видимо, переоценка ценностей, – положил бумаги на полку мэтр.
– Он сказал, что после ночи в вашем отеле он понял, что смысл жизни совсем не в том, чем он занимается, – постучал теперь уже ключом по стойке гость.
– Будто открылись глаза?
– Именно так он и сказал: открылись глаза.
– Это нормально, – поправил волосы метрдотель.
– Что именно? – посмотрел на него Нежинский.
– Что утром открываются глаза.
– А-а-а, – вздохнул гость полную грудь персиков и поднял с пола свой дипломат. – Хорошо бы им для начала закрыться.
– Не волнуйтесь, крепкий сон я вам гарантирую. Он будет четырехсерийный.
– Прямо сериал.
– Да, у вас случай запущенный.
– Здесь вы правы. Пора распускаться.
– Хорошего вечера, – улыбнулся мэтр.
– А куда идти?
– Моя помощница вас проводит.
Бабочка сорвалась с шеи Мефисто и полетела впереди Андрея, показывая ему путь. Она сделала это так загадочно, что в какой-то миг Андрею даже захотелось достать сачок и как в детстве броситься догонять красоту.
– Догоняйте! – дал ему сачок Мефисто и хитро улыбнулся. Палас в коридоре вдруг превратился в широкий зеленый луг, в высокой траве застрекотали кузнечики. Андрея сразу же потянуло присесть на травку, потрогать лето, но бабочка танцевала в небе так соблазнительно, что он бросился за ней. Он бежал по длинному коридору и вот-вот уже настиг красотку, как та исчезла перед дверью с номером 5. Он с недоумением стал искать беглянку, затем достал ключ, брелок показал ему, что это его номер. Ключ легко открыл дверь, за которой открылась светлая просторная комната. Андрей оставил сачок в прихожей, прошел дальше, в середине комнаты стоял стол, украшенный вазой с персиками, в углу кровать. Он взял персик, откусил, сладкая мякоть сплелась с чувством приятной усталости, которая заставила его прилечь, потрогать сон.
Мать Анны
– Возьми хоть персик. А то совсем ничего не ешь, какие-никакие, а фрукты, – протягивает мать Анне персик в пакете.
– Спасибо, мама. Ты у меня золотая, – надевает Анна туфли, берет персик, кладет в сумку, смотрится в зеркало. Мать снимает с вешалки ее пальто и разглядывает заколку в виде ромашки на пальто дочери.
– Любит-не-любит? Он, что ли, подарил?
– Я же вижу, что любит. Но почему тогда он избегает меня? – поправляет прическу дочь.
– Ты слишком женственна, – смотрит на отражение дочери мать.
– Разве это плохо? – достает из сумочки помаду и красит губы.
– Нет, не плохо. Но у него нет столько мужества, – открывает мать пальто дочери
– Не думаю, у него как раз мужества хоть отбавляй, – убирает помаду дочь
– Ты опять к нему? – вдруг испортилось настроение матери, она опускает пальто. Мать всегда начинала мягко, как настоящий психолог, но потом срывалась и становилась сама собой – матерью, для которой счастье дочери было виднее.
– Нет, у меня сегодня зачет, – все еще смотрится в зеркало Анна.
– Врешь, конечно, – кладет пальто на кушетку мать.
– Зачем мне тебе врать? – берет Анна пальто.
– А зачем врут матерям? Чтобы не расстраивать, – берет в руки расческу и начинает расчесывать свои волосы.
– Вот и не расстраивайся раньше времени, – надевает пальто. Снова смотрится в зеркало, чтобы довести образ до идеального и соответствовать отражению.
– Ты извини меня, он, конечно, красивый, но он же калека, зачем он тебе? – смотрит на себя в зеркало мать.
– Какая же ты бесчувственная, – открывает сумку и достает из нее тушь.
– Зато ты одно сплошное чувство. Как ты собираешься с ним жить? – поворачивается к дочери мать.
– Я еще никуда не собираюсь. Просто люблю я его, мама, как ты не можешь понять, – поправляет дочь тушью свои ресницы.
– Могу, очень даже могу, – скрещивает на груди руки мать. – Он же вечно будет в своей коляске сидеть, а ты молодая, красивая…
– Не будет, – убирает снова в сумку тушь дочь.
– Да, как не будет?
– Не знаю, не будет. Ладно, пошла я, – хочет поцеловать на прощание маму.
– Зонт возьми, вдруг дождь, – достает с полки зонт мама.
– Скажи еще, шапку надень. – Наконец, губы ее находят материнскую щеку.
– Шапку не надо, а вот зонт возьми, – прикасается к ней щекой мать.
– Ладно, хотя сегодня не обещали, – повиновалась Анна словам матери, которая протянула ей зонт. Берет зонт.
– Осенью без зонта нельзя, – пошла открывать дверь мать.
Анна берет сумку и выходит.
– Позвони мне, как сдашь зачет, – говорит ей вдогонку мать.
– Обязательно.
Мать Андрея
Тренер в олимпийке, трениках и тапочках. На шее секундомер. Мать сидит с тренером на скамейке у кромки бассейна, в котором плавает Андрей. Она разговаривает с тренером. Тот то и дело вскакивает и дает команды Андрею, то и дело смотрит на секундомер, который висит у него на шее, будто счет в его жизни уже пошел на секунды.
– Сейчас восемь по двадцать пять вольным, с полной отдачей. Сам, без секундомера.
– Ногами помогай. Пусть болтаются, но не бросай их. Держи на плаву. Как только ты их бросаешь, они начинают тонуть.
Снова сел на скамейку рядом с матерью тренер.
– Как же он поможет ногами? Они же у него не работают, – снимает мать очки и смотрит на тренера.
Тренер с укоризной посмотрел на мать.
– А мы тут чем с вами уже семь лет занимаемся, Маргарита Павловна? Заставляем. Заставляем их работать.
Он расслабленно разводит руками.
– Не устаю повторять вам спасибо, Фаниль. Мы с отцом думали, он вообще будет все время в кресле сидеть, а вы из него чемпиона сделали, – теребит в руках очки мать.
– Да не за что. Еще есть куда расти. Весной будут сборы в Новогорске, хочу, чтобы он на Олимпиаду отобрался, – смотрит то на Андрея, то на секундомер тренер, он засекает время, за которое Андрей проплывает каждые двадцать пять метров.
– Прямо на Олимпиаду? – снова надевает очки мать.
– Ну конечно. Для этого правда надо поработать, помните, как в самом начале? – улыбнулся тренер. Он снова встал со скамейки, чтобы дать указания ученику: – Помогай ногами, тазом помогай! И гребок до конца. Не можешь, а ты смоги. Туловищем! Чтобы скольжение было.
– В начале, – задумчиво произнесла мать. Очки ее запотели, она снимает их начинает протирать платком. – Вначале он ничего не замечал, конечно, катался на коляске, как и все ровесники; не замечал, что что-то с ним не так. Но в один прекрасный день заметил, что
