о фартук руки, снял с гвоздя скрипку со смычком и вышел на палубу.
— Дэ вона, твоя свиня? — спросил он Рикуна, щуря от яркого света глаза. Рикун показал.
— Яке́ це свиня? — возмутился Рева. — Нэ буду граты!
— Никита Павлович, — принялись упрашивать матросы. — Ну немножко, самую малость! Надо его подманить ближе к судну. Сыграйте, Никита Павлович! Вы хорошо играете. Лучше, чем передают по радио.
— От пристали, бисовы диты, — смягчился кок. — Що граты?
— Чего хотите, Никита Павлович.
Рева приложил скрипку к плечу, потрогал струны и заиграл известную украинскую песенку: «И шумэ, и гудэ, дрибный дождик идэ». Но веселая песенка не тронула внимания зверя.
Рева перешел на минорный лад и заиграл «Повий, витро, на Вкраину». Зверь повернул голову, как бы прислушиваясь, откуда лились звуки, и направился к судну. Подплыв к кромке льда, он вылез на льдину, неуклюже переваливаясь, прополз некоторое расстояние и, раскинув ласты, замер на месте.
Малютин уже спустился на лед и, пригнувшись за ропаками, занял удобную позицию для стрельбы. Расстояние между зверем и охотником теперь не превышало десяти метров. Малютин положил берданку на выступ и прицелился в зверя. Рева заиграл громче.
На штурманский мостик поднялись механик, гидрограф, старпом, радист и с интересом следили за поединком на льду.
— Стреляй! — жестикулировали они Малютину. — Стреляй, а то уйдет.
Но Малютин, вместо того чтобы спустить курок, отложил в сторону берданку и оглушительно свистнул. Морской заяц молнией скользнул в воду.
— Мазила! — закричали моряки. — Не мог выстрелить. Столько томил нас.
Однако в душе были рады, что охота кончилась таким образом. Уж очень хороший был зверь.
Довольный своей шуткой, Малютин вскочил на ропак, чтобы отбить чечетку, и замер от неожиданности.
— Ребята! — придя в себя, крикнул он. — Подлодка!
Моряки недоверчиво обернулись. В самом деле, прямо на них двигалось подводное судно.
— Чья это лодка? — тревожно спросил Рикун.
— Чья? — бросил на него уничтожающий взгляд боцман. — Ясно, наша!
— А почему на ней такие буквы?
— Где ты видишь буквы?
— А вон, на борту надстройки. Это… это немецкая лодка!
— Тоже сказал — немецкая, — усмехнулся Арканов, — в Арктику немцы не заберутся, кишка тонка! Тихон Иванович, правда, это наша лодка?
Капитан, приложив к глазам бинокль, рассматривал неожиданно появившееся судно.
Мелькнул звездно-полосатый флаг.
— Это американская лодка, — ответил он и, повернувшись к радисту, тихо добавил: — Запросите Диксон, могут ли в нашем квадрате находиться американские военные суда.
— Американцы! Союзники! — моряки сгрудились у борта: всем хотелось лучше рассмотреть «иностранку». А Рикун даже забрался на ванты.
— Ребята, и пушка на ней! — кричал он сверху. — И два перистопа!
— Перископа! Салага! — поправил боцман.
Не доходя метров пятьдесят до ледяного перешейка, лодка остановилась. На палубу вышли двое матросов в американской форме. Один из них помахал красными флажками и, поглядывая на бумагу, которую перед ним держал другой, принялся семафорить.
— Тише, тише! — шикнул на матросов боцман.
— «Мистеру капитану, — переводил вслух штурман. — В связи с аварией нами утрачены карты и лоции для плавания в Арктике. Прошу, в порядке союзнической помощи, поделиться таковыми. Для встречи вашего представителя с этими документами высылаю шлюпку. Командир субмарины кавторанг Томсон».
— Аварию, аварию потерпели, — сочувственно заговорили моряки.
— Вот история! — почесал в затылке капитан, — и помочь надо, как-никак союзники, и рискованно: инструкций на этот счет не имеется… Что же делать? Ладно, передайте… — Полищук взглянул на штурмана, — передайте: поделиться картами и лоциями могу. Прошу подождать, пока мы их откорректируем…
— Тихон Иванович, — отступил штурман, — ведь карты и лоции секретные. Мы никому не имеем права их давать.
— Знаю, знаю… Соберите, что можно, подчистите кое-что… Надо как-то выходить из положения… Ведь авария!
Штурман передал ответ. Американцы походили по палубе лодки, затем вытащили наверх резиновую шлюпку и принялись ее накачивать. Делалось это быстро и четко.
— Работают — я молчу! — не удержался боцман.
— Америка! — солидно подтвердил кочегар.
— Хау ду ю ду! — сложив руки рупором, крикнул Малютин.
Матросы на лодке замахали руками.
— Смотрите, смотрите, — отвечают! — обрадовался Малютин. — Симпатяги ребята! Эх, побывать бы у них хоть пяток минут.
— Чего захотел! — хмыкнул кочегар. — Заграница все-таки!
— А давайте пригласим американцев в гости, — предложил боцман. — Смотришь — и они пригласят нас.
— А разве можно?
— Можно, только дисциплина должна быть — во! — показал боцман большой палец. — Тихон Иванович, — подошел он к мостику, — команда просит вашего разрешения пригласить американцев в гости.
Капитан на мгновение задумался.
— Что ж, можно, пожалуй, пригласить. От этого худа не будет. Пригласим! — пообещал он.
— А ну, орлы, гони на палубу порядок! — оживился боцман.
«Орлы» подхватили скребки, голяки, швабры и принялись за уборку. Правда, на палубе и так все было в ажуре, но кому хотелось упасть лицом в грязь перед иностранцами?
На мостике тем временем шел другой разговор.
— Не нравится мне что-то это судно, — говорил старпом Девятияров механику Левому. — Выскочило нежданно-негаданно, как Филипп из конопель… Командир сычом сидит в рубке… Нет, настоящие друзья так не поступают.
— А ты хотел, чтобы он плясал на палубе? — пыхнул трубкой Левый. — Ему, брат, сейчас не до этого. Авария!
— Так-то оно так, но морская этика…
— Ну, чего захотел в военное время!
— Семен Петрович, — прервал его гидрограф. — А сколько у них команды?
— Сколько команды? Бес их знает, никогда не плавал на таких коробках. Тихон Иванович, сколько у них может быть народа? — повернулся механик к капитану.
— Думаю, человек двадцать, — прошелся по мостику Полищук.
— Надо отдать должное американским подводникам, — продолжал гидрограф. — В опасный рейс они рискнули махнуть.
