С. Бузо
ПОЛЯРНАЯ БЫЛЬ
РАССКАЗ
Рисунки В. Орлова
Каждый раз, когда плавающее к Карском море судно пересекает район, обозначенный на карте небольшим овалом с надписью «Полярная роза», вой сирены взрывает арктическую тишину, приспускается кормовой флаг и судно тихим ходом с замершей в стойке «смирно» командой идет пять — десять минут. Здесь, на дне, лежит парусно-моторная шхуна «Полярная роза». Вой сирены, тихий ход, приспуск флага — это и реквием и салют. Так моряки-полярники чтут память этого судна, так славят смелый его экипаж.
* * *
Был тысяча девятьсот сорок второй год.
Советская страна отражала натиск гитлеровских орд, а в Арктике, как и в мирные дни, полным ходом шла исследовательская работа: производился промер глубин, изучался гидрологический режим, велись наблюдения за льдами и погодой.
Вместе с другими судами плавала в Арктике «Полярная роза». Пятнадцатого августа, закончив свою работу в юго-западной части Карского моря, она спешила в северо-восточную. Ярко светило солнце. Попутный ветер бросал на серо-зеленую равнину моря блестки ряби. Шумела пена, взрываемая форштевнем.
На штурманском мостике, запахнувшись в собачью доху, похаживал капитан Полищук. Время от времени он прикладывал к глазам бинокль, висевший у него на груди, и осматривал горизонт. Кругом расстилалась серо-зеленая равнина моря, и капитан, довольный — Карское море редко балует полярников чистой водой — что-то мурлыкал себе под нос.
За штурманским мостиком, сквозь поблескивающее стекло рубки виднелась фигура рулевого Малютина. Его взгляд не отрывался от компаса, руки крепко держали штурвал.
На палубе, среди бочек и ящиков, в брезентовом плаще молодой боцман Арканов укладывал в бухту трос. Другой вахтенный — матрос Рикун, почти подросток, в черном ватнике и шапке-ушанке, в больших не по росту сапогах — собирал вехи для предстоящих работ.
Неожиданно пахнуло холодом и вдали забелело небо, закутанное облаками.
Капитан приложил к глазам бинокль и нахмурился: все море по курсу было покрыто ледяными полями. Только на траверзе справа виднелся небольшой канал. За ним сталью отливала вода.
— Право руля! — скомандовал капитан. Малютин завертел штурвал. Ледяные поля поползли влево, и канал лег прямо по курсу.
— Так держать! — капитан опустил бинокль.
Пока подходили к каналу, его берега сомкнулись. Образовался ледяной перешеек, который, казалось, не трудно разбить.
Не уменьшая хода, «Полярная роза» ринулась на это препятствие. Она растолкала небольшие льдины, подмяла под форштевень ледяную ковригу, пробежала метров двадцать по чистой воде, вскочила носом на ледяной барьер, мгновение постояла на нем с задранным вверх бугшпритом и с шумом поползла назад. Натиск повторили еще и еще. Но перешеек лежал неколебимо.
— Тихон Иванович, — поднялся на мостик штурман Поспелов, — может, попробуем освободить фарватер аммоналом?
Капитан взглянул на небо — его синеву покрывали рваные облачка. Постучал пальцем по анероиду — стрелка скакнула вправо. Налицо были все признаки перемены погоды.
— Не стоит, — ответил капитан. — Подождем разрежения льдов. Кстати, дадим механику время на осмотр машины. Он жаловался, что барахлит какой-то цилиндр.
Капитан дернул ручку телеграфа. Прозвенел звонок. Дизель затих.
— Механик! — крикнул Полищук в переговорную трубу. — Стоянка два часа. Бо-оцман! Отдать ледовой якорь!
Арканов включил брашпиль, ослабил трос с привязанным к нему на конце железным крюком.
Рикун выбросил крюк на лед, перелез через борт, вскинул крюк на плечо и, обходя ропаки, потащил его к полынье.
Вслед за ним, расправляя кольца, скользил трос. Подойдя к ближайшей полынье, Рикун зацепил крюк за кромку льда.
Посвистывая, матрос направился обратно. И вдруг неожиданно присел и, пригибаясь за ропаками, бегом пустился к судну.
— Ребята, нерпа! — сообщил он приглушенным голосом матросам, сгрудившимся за это время на палубе.
— Где она? Где? — раздались голоса.
— Тише — испугаете зверя! Вон!
В полынье, куда Рикун только что относил якорь, все увидели круглую голову, настороженно выглядывающую из воды.
— Какая же это нерпа? Это — тюлень, — сказал один из матросов.
— Не тюлень, а морской заяц, — поправил Арканов.
— Ребята, давайте подстрелим, — предложил Рикун. — И шкура будет, и жиру натопим котел. А котлеты какие выходят, пальчики оближешь!
— А чем ты его подстрелишь? Рогаткой? — спросил боцман.
Матросы захохотали.
Дело в том, что, поступая на «Полярную розу», Рикун сделал себе рогатку, предполагая охотиться на чаек.
— Чего смеетесь? — обиделся Рикун. — Я попрошу у старпома ружье.
Не дожидаясь согласия товарищей, он направился к старпому и через несколько секунд уже нес берданку.
— Кто будет стрелять? — оглядел моряков Рикун. — Нужно без промаха — старпом дал только один патрон.
— Кто? Малютин! У него значок «Отличный стрелок», — ухмыльнулся боцман.
— А что — не попаду? — вспыхнул Малютин. — Мне не раз приходилось с братом на охоту ходить.
— Вместо легавой — подранков подбирать, — бросил шпильку боцман.
Матросы захохотали.
Малютин взял берданку, деловито осмотрел ее, щелкнул затвором и вставил патрон. Все делалось уверенно, методически. Было видно, что он знаком с оружием.
— Стрелять бесполезно, — вздохнул Малютин, прикидывая расстояние до зверя. — Очень далеко — можно промахнуться!
— Крой на лед! — предложил Рикун.
— Погоди! — остановил боцман. — Я слышал, морские зайцы идут на музыку. Давайте попросим Реву, чтобы он поиграл.
Рева был судовым коком. Во время войны он потерял семью и, чтобы забыть горе, часто прикладывался к рюмке и играл украинские песни.
Неугомонный Рикун юркнул в камбуз. Рева только что поставил квашню и теперь сидел в заляпанном тестом фартуке и в бывшем когда-то белым колпаке. Взгляд его был устремлен в пустоту.
— Никита Павлович! Никита Павлович! — затормошил кока Рикун. — Поиграйте немного — морской заяц появился. Надо его подманить ближе…
— А хай вин подохнэ, — отвечал Рева, не меняя позы.
— Никита Павлович, ну поиграйте — сало будет.
— Яке тут сало? — махнул рукой Рева. — Чи тут маются свини́! Тут тилько лед да трясця…
— Имеются, Никита Павлович, имеются! Морские! Поиграйте немного, и будет сало.
Рева вытер
