ко Святым местам в 1830 году» (1832). Эта книга по-своему вводила в литературный обиход пушкинского временн сугубо религиозные темы. Они звучали у Муравьева с романтическим умилением и приподнятостью, которая позднее могла показаться чрезмерно елейной.
А. С. Пушкин в своей неоконченной рецензии на «Путешествие ко Святым местам в 1830 году» откликнулся на лучшее в нем, заметив, что автор «привлечен туда не суетным желанием обрести краски для поэтического романа, не беспокойным любопытством найти насильственные впечатления для сердца усталого, притупленного. Он посетил св. места как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред гробом Христа Спасителя»[3].
«Путешествие» Муравьева было органично для русской романтической прозы 1830-х годов, оно широко читалось, отрывки из него позднее печатались во многих хрестоматиях. Но впоследствии пристрастие к романтическим условностям и поэтизмам, церковная твердость, даже известная ортодоксальность взглядов вызывали заслуженные и незаслуженные нападки, непонимание. Особенно в шестидесятые годы. В одной из эпиграмм Муравьев был даже назван «фарисеем монахующим». И все-таки литературный путь его, прежде всего как церковного писателя, неизменность убеждений и скромное, но подлинное дарование не могли не вызывать уважения. Ф. И. Тютчев писал в стихотворении «Андрею Николаевичу Муравьеву» (1869):
Да убеждаются тобой,
Что может действенная вера
И мысли неизменный строй.
«Путешествие ко Святым местам» определило не только дальнейшие литературные и жизненные интересы самого автора, по и существенно повлияло на дальнейшее развитие жанра.
Следующей заметной книгой паломнической литературы стала книга А. С. Норова «Путешествие по Святой Земле в 1835 году» (1839). Живость и лиризм повествования соединены в ней с научным пафосом изучения и описания Святой Земли. Книга увлекает не только недюжинной эрудицией, основательной ученостью автора, но и непосредственностью впечатлений, со сменяющимися путевыми эпизодами, выразительными восточными типами, проникновенно нарисованными пейзажами, с насыщенными историческими сведениями, религиозно трепетными описаниями святых мест. Труд Норова — одно из содержательнейших и литературно ярких описаний путешествий в Святую Землю, можно считать и одним из достойнейших образцов путевой прозы XIX в.
Уже совсем историческим, научным сочинением была книга дипломата и литератора К. М. Базили (1809–1884) «Сирия и Палестина, под турецким правительством, в историческом и политическом отношениях» (1861–1862).
Прочитавший книгу своего однокашника по Нежинской гимназии в рукописи, Н. В. Гоголь писал в письме В. А. Жуковскому о работе Базили: «Он написал преудивительную вещь, которая покажет Европе Восток в его настоящем виде, под заглавием «Сирия и Палестина». Знания бездна, интерес силен. Я не знаю никакой книги, которая бы так давала знать читателю существо края»[4].
Секуляризированное литературное сознание отнюдь не всегда вело к созданию такой картины жизни, в которой бы не было места Богу. Нет, просто литература все более становилась сама собой, решая главные проблемы человеческого бытия своими художественными средствами, своим языком, все более отличным от языка церкви. И стоит здесь вспомнить, что первый полный перевод Библии на современный русский язык появился лишь в 1876 году...
Органично присущий русской литературе XIX века религиозный пафос получал выражение в художественных образах, в самой проблематике, ставя главные вопросы жизни как вопросы вечные, общечеловеческие.
Конечно, в литературе сказывалась и та разделенность церкви и общественного сознания, которая не могла не привести к трагическим надломам. Попытки преодолеть эту разделенность по-своему предпринимались русскими писателями и мыслителями разных поколений.
Любопытен тот интерес, с каким русские писатели самых различных взглядов и направлений встретили «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле пострижника Святыя Горы Афонския инока Парфения» (1855). Хотя и один из не слишком благожелательных биографов Парфения утверждал, что эта книга имела значительный успех лишь «между простыми и средними читателями».
Уже редкая для времени появления книги Парфения прямодушная и полнокровная в своей искренности вера автора сочеталась с выразительной простотой повествования, которую Ф. М. Достоевский называл «наивностью изложения».
«Сказание» инока Парфения казалось произведением словно бы другой эпохи, поражая цельностью религиозного взгляда, и было оценено как редкостное и незаурядное явление лучшими русскими писателями.
Примечательны впечатления А. В. Дружинина, тонкого, проницательного читателя и критика. Он горячо рекомендовал И. С. Тургеневу (в ответном письме назвавшему Парфения «великим русским художником») прочесть эту книгу: «Таких книг между делом читать нельзя... засядьте на неделю и погрузитесь в эту великую поэтическую фантасмагорию, переданную оригинальнейшим художником на оригинальнейшем языке. ...Убеждения автора так чисты и простодушны, его графический талант так велик, что целая незнакомая нам сторона жизни открывается вся, в ряде мастерских описаний природы и живых лиц... И относительно языка, всякому русскому читателю стоит изучать Парфения...»[5].
Восхищение Дружинина, с подчеркиванием не литераторского происхождения книги Парфения, было восхищением не только литературными ее достоинствами, но и великим в своей простоте религиозным русским складом, который еще существовал в простом народе, и все же казался образованным людям «фантасмагорией». Этот склад и дух увлек и Достоевского, — чтение Парфения отозвалось в трех его романах, и М. Е. Салтыкова-Щедрина, и С. М. Соловьева, и А. А. Григорьева, и Л. Н. Толстого, и даже Н. Г. Чернышевского.
Совсем другой характер позднее появившихся очерков II. В. Берга, который с журналистской живостью, обстоятельностью и, в то же время, поэтической зоркостью передает свои впечатления от путешествия в Палестину. Па их страницах возникают и будни, житейские проблемы святых мест Палестины, описанные хотя и с реалистической трезвостью, а то и язвительностью, но с достаточным тактом и без обличительного пафоса, столь характерного для шестидесятых годов. Очерки Берга — это как раз та путевая проза, которая делала читателя не столько соучастником паломничества, богомолья, сколько любознательным путешественником.
В паломничестве и связях России с землей и народами Палестины, Святой Земли огромную роль сыграла Русская духовная миссия в Иерусалиме, начавшая свою деятельность в 1847 г. и, в особенности, созданное в 1882 г. Императорское православное палестинское общество (ИППО).
ИППО организовывало паломничество, вело значительную благотворительную и просветительскую работу, открывало больницы и школы на Святой Земле, осуществляло огромную научную деятельность — отправляло экспедиции, вело археологические раскопки, издавало серию трудов, посвященных Палестине, истории русского паломничества и т. д. Кстати, общество издало все двенадцать тогда известных древнерусских «хожений» в Святую Землю.
Увеличивался поток паломников, и все чаще не только в епархиальных ведомостях, в журнале «Душеполезное Чтение» (издавался с 1860 г.), а и в других, не только церковных изданиях, в литературных журналах, газетах появлялись разнообразные записки паломников, очерки, обстоятельные описания путешествий, серьезные исследования о Святой Земле.
Паломничество в начале
