Вот, например, сейчас мне не до фантазий и не до шуток. Я зол. Я нахожусь в столице Кении Найроби, а звать меня, вы уж простите, Нкрумах Фубар. У меня черный цвет кожи (вас это беспокоит? меня — ничуть), и, подобно большинству из вас, я представляю собой нечто среднее между дикарем и человеком технологической эры. Проще говоря, я, как шаман-кикуйю, более или менее приспособившийся к городской жизни, по-прежнему верю в колдовство, ибо не настолько глуп, чтобы не доверять собственному опыту. Сегодня третье апреля, и из-за событий в Фернандо-По я несколько ночей не спал и поэтому рассчитываю на ваше снисхождение. Дело в том, что в данный момент я занимаюсь не совсем благим делом — изготавливаю кукол, изображающих правителей Америки, России и Китая. Вы правильно догадались: я намерен втыкать булавки в головы этих кукол каждый день на протяжении месяца. Если уж они не дают мне спать, то и я им тоже не дам. Это и есть Справедливость, в каком-то смысле.
В скором времени у президента США действительно случится несколько тяжелых приступов мигрени, однако атеистически настроенные правители Москвы и Пекина оказались не столь уязвимыми для магии. Ни один из них так и не пожаловался на головную боль. Но подождите, в нашем цирке есть и другой артист — один из самых умных и порядочных среди нас. Так уж вышло, что он родился дельфином, поэтому его имя непроизносимо, но вы можете называть его Говардом. Он плывет среди руин Атлантиды, и уже десятое апреля — время не стоит на месте.
Я не знаю, что именно видит Говард, но увиденное его тревожит, и он решает рассказать обо всем Хагбарду Челине. Мне еще ничего не известно о том, кто такой Хагбард Челине. Ну и ладно: любуйтесь волнами и радуйтесь, что здесь пока еще чистая и прозрачная вода. Наблюдайте, как в золотых лучах солнца искрятся волны, причудливо посверкивая серебром. Смотрите, смотрите, как катятся волны, так что пять часов пролетают за одну секунду и мы уже на суше, среди деревьев; вот даже и лист падает — эдакий поэтический штрих, пока не начался ужас.
Где мы? Я же говорил, в пяти часах — к западу, если быть точным. Так вот, в то самое мгновение, когда Говард делает сальто над Атлантидой, здесь туристка по имени Саспарилла Годзилла, из Симко, провинция Онтарио (имевшая несчастье родиться человеком), выполняет крутое пике: падает носом в землю без чувств. Мы в Мехико, в парке Чапультепек, рядом с Музеем антропологии, и остальные туристы очень сочувствуют бедняжке. Позже она говорила, что во всем виновата жара. Не столь искушенная в важных вопросах, как Нкрумах Фубар, она никому не сказала, да и сама сразу забыла о том, что на самом деле сбило ее с ног. В Симко люди всегда говорили Гарри Годзилле, что ему досталась очень благоразумная жена, то есть Саспарилла, а в Канаде (как и в Соединенных Штатах) считается благоразумным скрывать некоторые факты. Впрочем, пока что лучше, наверное, не называть это фактом. Давайте просто скажем, что она увидела — или ей показалось, что увидела, — зловещую гримасу, исказившую лицо гигантской статуи Тлалока, бога дождя. Никто из Симко ничего подобного раньше не видал. И впрямь, чего только в жизни не бывает.
И если вы думаете, что случай с бедной женщиной был единичным, то советую вам почитать записи практикующих психиатров за тот месяц. Резко увеличилось количество сообщений о чрезмерной тревожности шизофреников в психиатрических больницах и маниях на религиозной почве. Самые обычные мужчины и женщины приходили на прием, чтобы пожаловаться на глаза, которые за ними повсюду следят, на каких-то существ в капюшонах, проходящих сквозь запертые двери, на фигуры в коронах, отдающие неразборчивые приказы, на голоса якобы от Бога или от Дьявола — в общем, на всякую чертовщину. Но, конечно, здравомыслие требует объявить все это отголосками трагедии Фернандо-По.
Телефон зазвонил в половине третьего ночи 24 апреля. Тупо, глухо, немо, слепо я нащупываю в темноте тело, личность, задачу.
— Гудман, — говорю в трубку и приподнимаюсь на локте: до сих пор не совсем вернулся из своего далека.
— Взрыв и убийство, — сообщает электрический бесполый голос.
Я сплю голым (уж простите) и потому записываю адрес, одновременно натягивая трусы и брюки. Шестьдесят восьмая восточная улица, около здания Совета по международным отношениям.
— Еду, — говорю я и вешаю трубку.
— А? Что там? — бормочет с постели Ребекка.
Она тоже обнажена, и это вызывает очень приятные воспоминания о том, что происходило несколько часов назад. Наверное, кто-то будет шокирован тем, что мне уже за шестьдесят, а ей всего двадцать пять. И я знаю, что факт нашего супружества никак не спасает положения.
Для моего возраста у меня неплохое тело, и, увидев Ребекку (все простыни сбились в сторону), я снова убеждаюсь в том, что мое тело в полном порядке. В сущности, в этот момент я даже не помню, что был распорядителем манежа: от сна осталось лишь смутное эхо. Я самозабвенно целую ее в шею, потому что она моя жена, а я — ее муж. И даже если я при этом инспектор убойного отдела Северного округа, сейчас уже сама идея о том, что я чужой в этом теле, вместе с моими снами растаяла в воздухе. В прозрачном воздухе.
— Что? — переспрашивает Ребекка, все еще не проснувшись.
— Опять придурки-радикалы, — отвечаю я, натягивая рубашку; сейчас, когда она в полубессознательном состоянии, сойдет любой мой ответ.
— М-м, — бормочет она удовлетворенно и снова проваливается в глубокий сон. Я ополаскиваю лицо — в зеркале усталый пожилой человек — и провожу по волосам расческой. Как раз есть время подумать о том, что до пенсии осталось всего несколько лет, вспомнить иглу для подкожных инъекций и день в Кэтскиллсе с моей первой женой Сандрой, когда там еще был чистый воздух... так — носки, туфли, галстук, шляпа... и ты никогда не перестанешь скорбеть... как я ни любил Ребекку, никогда я не переставал скорбеть по Сандре. Взрыв и убийство. Что за сумасшедший мир! Вы помните те времена, когда в три часа ночи еще можно было проехать по Нью-Йорку без дорожных пробок? Те времена давно прошли. Дороги забиты грузовиками, которым запрещается ездить днем. И все делают вид, будто верят, что к рассвету воздух очищается от выхлопных газов. Папа, бывало, говорил: "Сол, Сол, они сделали это с индейцами, теперь они делают это сами с собой, дурные гои". Папа уехал из России, спасаясь от погромов 1905 года, и я подозреваю, что до отъезда он успел многое повидать. Тогда он казался мне старым циником, теперь я и сам выгляжу циником в чьих-то глазах. Есть ли в этом какой-то смысл или закономерность?
Взрыв произошел в одном из старых офисных зданий, где вестибюли неизменно отделаны в этаком прянично-готическом стиле. Зайдя внутрь при тусклом предутреннем свете, легко представить себя Чарли Чаном в музее восковых фигур — атмосфера соответствует. Едва я вошел, как в нос ударил странный сильный запах.
Полицейский, слонявшийся по вестибюлю, вытянулся, узнав меня.
— Весь семнадцатый этаж разворотило и частично восемнадцатый, — сказал он. — И еще здесь, на первом этаже, зоомагазин. Какая-то причуда физики. Других повреждений внизу нет, но взрывной волной разбило все аквариумы на первом. Отсюда и запах.
