пятиэтажки, расположенной неподалеку от метро «Войковская»… Скорей бы все разошлись! Денис вздохнул и мельком взглянул на часы — было всего только шесть вечера. Сколько же еще ждать…
— Не помешаю?
Он оглянулся. В кухню вошла Ирина — родная тетка его жены, с которой он не был знаком, но сразу выделил среди присутствующих. Грех было не полюбоваться на такую эффектную женщину с большими бархатными глазами, великолепной фигурой и роскошными, словно с рекламы французского шампуня, каштановыми волосами. Ей было не менее сорока лет, но она находилась в прекрасной форме и своей зрелой, умелой подчеркнутой красотой несколько затмевала юную прелесть племянницы.
— Нет-нет, отчего же… — отозвался Денис, с некоторой неохотой отходя от окна. Он приблизился к Ирине и поднес зажигалку к ее сигарете. Прикурив и эффектно выпустив длинную струю дыма, она несколько насмешливо прищурилась на него.
— Что это вы оставили Галину на растерзание своим друзьям?
— Это кто там ее терзает? — принужденно усмехнулся он. — Начинаю ревновать…
— Ну уж сразу и ревновать… я пошутила. Давайте лучше присядем, и вы мне расскажете, как познакомились с Галиной.
Денис кивнул, и они опустились на диван, тянувшийся вдоль стены. Ирина закинула ногу за ногу, и не подумав одернуть черную бархатную юбку, чтобы прикрыть свои идеально красивые колени; туго обтянутые черными чулками. «У Галины не менее красивые ноги, наверное, — это у них наследственное…» — подумал он, глядя на Ирину с некоторым смущением.
— Итак? — спросила она, пряча усмешку в уголках ярко накрашенных губ. — Галка говорила мне, что вы были преподавателем в их группе…
— Да, совершенно верно, и наше знакомство началось с трагикомического случая…
В тот год он только начинал преподавать в институте связи и, кажется, четвертого сентября впервые вошел в аудиторию, где сидела группа вечерников. Факультет был, что называется, «женский», из двадцати с лишним человек ребят было всего трое. Поэтому Дениса встретили традиционными женскими вопросами: «А вы женаты?», «А сколько вам лет?» Впрочем, его невозмутимость, выработанная пятилетним опытом преподавания, подействовала на них охлаждающе, и через двадцать минут Все встало на свои места — он прохаживался вдоль доски, медленно и отчетливо выговаривая слова, хотя никто и не думал записывать; они же резвились, как могли — кто-то пускал бумажных голубей, кто-то читал «Московский комсомолец», одна девица слушала плейер, а на задних, рядах играли в «морской бой». Короче, шум стоял такой, что время от времени ему приходилось стучать по столу:
— А ну-ка прекратите орать!
На какое-то время они стихали, но через несколько минут все возобновлялось. «Ну погодите, голубчики, — с холодным злорадством думал он, злясь на свою беспомощность, — на сессии вы у меня попляшете!»
Впрочем, в любой, даже самой тяжелой и безалаберной аудитории всегда найдутся два-три студента с заинтересованными лицами, которые будут стараться понять все, что им говорят. Для этих студентов и есть смысл говорить. Денис до сих пор помнил двоих, что слушали его, раскрыв рот: бледную, безо всяких следов косметики, но довольно симпатичную девушку в грубом шерстяном свитере и плотно обтягивающих рейтузах, и худого длинноволосого парня в потертом джинсовом костюме. Через пять минут они пересели на первую парту и потом старались ловить каждое его слово, переспрашивая, когда шум становился невыносимым.
Галину он заметил почти сразу, подумав, что она здесь явно самая интересная, хотя и не самая яркая. Из своего педагогического опыта Денис давно вывел такую закономерность: почти в каждой группе есть одна-две красавицы — хоть на конкурс посылай, и пять-шесть вполне симпатичных, задорных мордашек. Об остальных, как правило, сказать решительно нечего, кроме того, что они — женского рода, ну и обязательно окажется несколько уродин, на которых страшно даже смотреть. Самое удивительное, что именно эти-то оказывались или беременными, или замужними! Впрочем, объяснение тому могло быть очень простым — красавицы переборчивы, а их несчастные подруги боятся упустить первый же представившийся случай, ибо он может не повториться. И все же подобная мужская неразборчивость внушила ему стойкое презрение к представителям собственного пола, а также навела на мысль о том, что человечество непременно выродится, если красивые женщины прекратят рожать.
В этой группе явных красавиц не было, зато хорошеньких и эффектно одетых девиц — не меньше половины. Но что-то зацепило его именно в Галине. Может быть, то, что она совсем не обращала на него внимания и резвилась, как могла, ухитряясь болтать на все четыре стороны одновременно?
Чем ближе был конец лекции, тем чаще и нетерпеливей он посматривал на часы — и то же самое делала она, постепенно пересаживаясь поближе к двери и готовясь выпорхнуть, как только прозвенит звонок. Он понял это и определил именно ее в жертву своих педагогических принципов. Когда до конца лекции оставалось ровно пятнадцать минут, Денис резко прервал объяснение, взял в руки журнал и заявил, что теперь проверит, хорошо ли они его поняли. В ответ мгновенно установилась тишина. Даже та девица, что слушала плейер, почувствовала всеобщую настороженность и сдвинула наушники на затылок.
Для начала он провел перекличку, поставив точки напротив фамилии наиболее активных бездельников. Его нетерпеливая красавица отозвалась на фамилию Дымова, а то, что она Галина, он запомнил сразу.
— Ну-с, — вальяжно обратился он к ней в напряженной тишине, — будьте любезны ответить на вопрос: о чем я сегодня говорил?
Она нерешительно встала, дав ему лишний повод полюбоваться на свою фигуру.
— Ну, это… и она оглянулась назад, пытаясь расслышать подсказку, — о политологии.
— Прекрасно. И что же это такое?
— Наука…
— О-чем?
— О чем… о чем… Да откуда я знаю!
— Спасибо, — кивнул он с любезной улыбкой, — садитесь, два. — И тут, опускаясь на свое место, на глазах у онемевшей, аудитории, она вдруг тихо, но очень отчетливо произнесла:
— Совсем о…ел.
Денис вскочил, скрипнул зубами и, не сумев сдержаться, заорал:
— Пошла вон!
Она дернулась, как от пощечины, закусила губу и, поспешно подхватив сумку, молча выбежала из аудитории. Повисла тяжелая, неприятная тишина, в которой только староста — маленькая, бойкая, очень миловидная девица — непослушными губами пролепетала что-то вроде:
— Нельзя так обращаться со студентами…
Но Денис уже почувствовал себя хозяином положения, а потому резко прикрикнул на нее, подавив бунт в самом зародыше:
— Кто тут кого будет учить?
В следующий раз уже вся группа завела тетради и начала записывать, а еще через пару занятий они вообще стали друзьями. Если же впоследствии Денис спрашивал нечто такое, что относилось к теме первой лекции, студентки с беззлобным смехом говорили: «Мы этого не записывали, это было тогда, когда Галку выгнали».
Только с