Парочка офицеров уставились на меня с понятным вопросом, а я, изящно смахнув всё что смахнулось с лавки, туда тяжело уселся.
— Я — видом, Михайло Потапыч. Желаю добраться до Золотого на вашем Толстяке. Отплываете вечером?
— Об этом вам стоит потолковать… — начал было один из типов, но явно получил тычок по ноге под столом, ну и пальцем в отдыхающего на лавке. — Да… ну я старший помощник капитана Града, Васий Ноц, наверное, могу обговорить…
— Отлично. Три авра, приличное место для ночёвки, есть готов рыбу. Путь займёт два дня?
— Три, с вашего позволения, — переглянулись эти типы, отставив кружки.
Вроде и не космические, но большие деньги для речной калоши. Так что подобрались они правильно: предложение довольно щедрое.
— Фрахт до Золотого? — уточнил Васий, на что я кивнул. — Тогда два, как вы и изволили сказать. Отбывать пожелаете сейчас? И, простите, уважаемый…
— Задаток — половина вперёд, выдам на палубе вашего Толстяка. Успеем за два дня — второй в порту Золотого…
— Успеем, — синхронно выдали эти типы, вскакивая и сооружая из кожаных польт, своих и капитана, этакие носилки.
Мордас Града, при этом, был обращён назад и свисал с носилок. Суеверий насчёт куда тащить ногами Зиманда не имела, а топать по заблёванному бравым капитаном пути у помощника и механика (а никем иным второй офицер на речной лоханке просто не мог быть) желания не было. Причём скорость и сноровка, проявленная при составлении носильного устройства, заслуживала уважения и указывала на немалый практический опыт.
Рассчиталась эта парочка в Сухой стопке и чуть ли не рысцой (когда увидели что я омедвеженный) поскакали к своему Толстяку. На котором, получив у меня денежку, устроили потрясающую суету: матросы, какие-то снасти, блюющие капитаны так и мелькали перед глазами. И через полчаса старпом стоял в будке водителя калоши, а механик подпрыгивал рядом со мной.
— Уважаемый, мы подумали, что вам подойдёт капитанская каюта, даже прибрали там, — выдал он, на что я благожелательно кивнул. — И не отведёте ли своего гелеакулюса в трюм: Просто палуба Толстяка может не выдержать… — зачастил он, когда я приподнял бровь.
— Дюжину пудов? — ехидно уточнил я, спрыгивая с медведя. — Аркубулюс намного легче.
— А-а-а… тогда выдержит, уважаемый, — провёл подсчёты в уме механик.
— И чтоб к поклаже никто руки не тянул, — уточнил я. — А то останется без рук.
— Отрежете?
— Он сам справится, — похлопал я по металлическому крупу.
Отвёл меня механик в каютку, практически один в один, как на Быстрице — как я понимаю, типовой проект. Основным отличием был здоровенный шкаф, как выяснилось — забитый водкой и ромом. То ли весь спиртной запас Толстяка, то ли личный — капитана. Но мне было пофиг, так что развалился я на койке. Динька помоталась по Толстяку, вернулась с обиженный мордашкой. «Неинтересно и воняет», — поделилась она переживаниями, ну и сиганула в берлогу к Потапу.
Вообще, как я понял, не только Топтыгин получал эстетическое удовольствие от её танцев в берлоге. Но и сама Динька получала некоторую энергетическую пользу, то ли как сознательное действие Потапа, то ли от самого этого странного места. Я не интересовался, Потап не говорил, так что детали не слишком интересны, но то, что Динька от пребывания в берлоге «здоровела», не в плане размеров, а магии — факт.
В общем-то, самым занятным фактом за всё путешествие на Толстяке было то, что капитан ни черта не проспался. Блевать прекратил, но бултыхался в трюме на гамаке, на попытки его расшевелить не реагировал. А в остальном — путешествие как путешествие, рыба как рыба. Причём к Золотому Толстяк подплыл не чрез пару суток, а через полтора, около полудня, так что авр я отдал довольно спокойно.
И уже с портовой стражей Золотого… вышло намного проще. Мне даже не пришлось извлекать переложенный свиток с рядом: мою почтенную физиономию узнали, поприветствовали и просто записали «цель пребывания» с моих слов: «получение вознаграждение за ряд с Корифеем».
И от порта я довольно быстро втопил к эркеру: аркубулюс был и вправду непотребно обвешан баулами, а именно в Золотом мне и внешний вид, и респектабельность — достаточно нужные вещи. Доскакал до дома Зелец, параллельно усмехнувшись: годовая аренда эркера была оплачена ещё на два месяца. Вщемился в подъезд, где меня встретил неизменный Грошен. Ну и называть мою почтенную морду сиволапой не стал, более того, несмотря на подслеповатость, признал сразу. Как выяснилось, красно-алое с белым — не самое распространённое в Золотом сочетание, кроме того, я ещё и редкостно здоровый. Так что поприветствовал меня Грошен практически сразу.
— Не ждали вас так быстро, Михайло Потапыч. Вы же слуге вашему сообщили — год, он даже продлить аренду собирался…
— Дороже? — поднял я бровь, на что Грошен, извиняющееся развёл руками и кивнул.
Что, в общем, логично: изначально он меня поселил не только и не столько как арендатора, а как рекламное предложение другим: мол у Зелец аж видом обитает, нави можно не страшиться и опасаться. Скидку предложил более чем ощутимую, но без меня, слуге, пойти на такое не мог.
— Разберёмся, — кивнул я управляющему. — Грошен, людишек к аркубулюсу направь, пусть вещи мои притащат. Он их не тронет, — совершенно не лишне уточнил я, давая духу в стальной плоти соответствующее распоряжение.
Ну а сам посайгачил по лестнице, только потянулся к двери — как она распахивается. И там мой дворецкий, Млад Пшёный, согнутый в полупоклоне.
— Рад вас видеть, господин.
— И я тебя, Млад, — хмыкнул я, поняв, что увидел меня дворецкий в окне эркера.
Под которым стоял добротный письменный стол-бюро, заставленный свитками и папками. Работа с Товариществом, точнее пригляд за ним, был на Младе.
— Млад, я к себе в кабинет.
— Мёд, коф, бумаги, почтенный?
— Точно так. Барахло принесут — чёрт с ним, пусть кидают в гостиной, потом разберёмся.
И, снабжённый документами и кофе, довольно проглядывал отчёты. Довольно, потому что Товарищество самым наглым образом грабили. Скорее всего — не осознавая этого, «по традиции», но дело-то в том, что корифейство жило «по законам»! Очень… приятное, удачное положение. Особенно при учёте того, что никто, кроме чинуш корифейства, на ценности товарищества не зарился, производство расширялось, и
