не знаю.
Он сказал правду.
Разве эта куча тряпья была девушкой, на которой он собирался жениться? Нет, это совсем не она. Девушка, на которой он собирался жениться, выглядела совсем по-другому.
Его шляпа упала. Кто-то поднял ее и протянул ему. Он, видимо, не знал, что с ней делать, потом кто-то надел ее ему на голову.
Он повернулся и пошел, так и не узнав ее. Толпа на площади расступилась, пропустила его и снова сомкнулась.
Он вернулся к месту их свиданий, к уголку возле мыла и парфюмерии, и прислонился к стене аптеки, совсем разбитый и ослабевший.
Окружающее не интересовало его. Ни то, что осталось лежать на площади в кругу людей, ни то, что было наверху, в небесах.
Прозвучала сирена, послышался шум подъезжающей машины. Открылась дверца, в машину что-то положили. Нечто совсем уже ненужное. Нечто, никем более не любимое. Нечто, подлежащее уничтожению. Задняя дверца закрылась. Луч прожектора скользнул над толпой. Снова прозвучала сирена, затем наступила тишина.
Он продолжал стоять, не зная, куда идти. Во всем мире для него не было места, кроме этого уголка возле аптеки.
Сначала шок был не так велик. Юноша был словно оглушен. Он продолжал стоять, прислонившись к стене и время от времени пошатываясь. Потом пришла боль, острая, стойкая боль. Такая боль, которая никогда уже не кончится.
Вдруг, внезапно обратив взор вверх, он вспомнил глухое гудение наверху в небе, словно зловещий символ смерти.
Сжав кулаки, он поднял их вверх и угрожающе потрясал ими, все снова и снова, в ужасной клятве неумолимой мести.
Хотя смысл этой клятвы не был ясен.
Башенные часы на площади пробили двенадцать. Люди на площади понемногу расходились, площадь опустела. Только он еще стоял там. На том месте, где толпились люди, валялись оборванные газеты, влажные, маслянистые, темные.
Она могла сегодня запоздать на пару минут, однако она придет. Известно, каковы девушки: они могут себе позволить опоздать на пару минут. В любой момент она может выйти из-за угла. Сегодня улицы были недостаточно хорошо освещены. Возможны заторы. Восемь часов, а уже так темно. Но все равно, светло или темно, она может в любой момент.
Пробили часы на башне. Четыре удара — что-то много. Джонни взглянул на ручные часы. Они тоже неправильно идут. Сорвав их с руки, он сильно ударил их о каблук своего ботинка и переставил стрелки на без двух минут восемь.
Затем он приложил часы к уху и прислушался. Полная тишина — они не тикали. Ну, теперь его девушка вот-вот должна прийти. Теперь наверняка. Больше ничего не может случиться. Никакого несчастного случая, который произошел с этой бедняжкой. Он позаботится об этом. Еще нет восьми часов, а поскольку нет восьми, она еще в пути. Она жива. Она будет жить вечно.
Теперь всегда будет восемь часов на его часах, в его сердце и в его мыслях.
Кто-то спросил его:
— Ну, юноша, где ты живешь? Пойдем, я провожу тебя. Тебе не следует здесь больше стоять.
Джонни испугался. Наступал день, и утреннее солнце заливало площадь.
— Я, я, пожалуй, еще слишком рано, — пробормотал он. — Только сегодня вечером. Странно, как я… как я все перепутал.
Незнакомец взял его под руку и повел.
— Последний день мая, 31… — продолжал бормотать Джонни.
— Да, да, — успокаивал его незнакомец, — это было вчера.
— Один раз в году, — бормотал Джонни. — Один раз в году снова будет он, последний день мая, для кого-нибудь другого.
Его спутник ничего не мог понять.
Каждый из них имеет свою девушку. Всякий мужчина когда-нибудь имеет девушку. Пусть они сами остаются живы, но их девушки должны умирать. После смерти люди ничего не чувствуют, поэтому они сами должны жить. Чтобы они испытали, каково это…
— Что с тобой случилось, парень? — спросил незнакомец. — Почему ты все время оглядываешься? Ты что-нибудь там потерял?
Джонни немного помолчал, потом ответил:
— Каждый имеет свою девушку…
Лицо его искривилось.
— Только я… Почему же я не имею больше девушки?
С тех пор возле аптеки стояла неподвижная фигура. Фигура со страдающим, смущенным, неподвижным взглядом. Каждый день являлась она к восьми часам и стояла в ожидании. Ожидала весь теплый июнь, ожидала в июле и августе, ожидала сентябрьскими ночами, ожидала в холодном и ветреном октябре, вплоть до ледяного ноября.
Ожидала кого-то, кто не мог придти.
Ожидала, пока не гасили свет в витрине, пока хозяин не закрывал своей лавки и не уходил. До тех пор, пока часы на башне не пробивали полночь.
Никто не знал, откуда он приходил и куда уходил. Там, где он проживал, больше его не видели. На своей работе он тоже больше не показывался.
Однако, его регулярно видели возле аптеки в ожидании встречи с Вечностью.
Однажды его увидел там полицейский, новый в этом районе. Старый ушел в отставку или был переведен в другое место. Новый был усердным, как это часто бывает с новичками людьми.
Он обошел площадь кругом и заметил стоявшего там Джонни. Когда он вернулся, Джонни все еще стоял. Полицейский сделал третий обход. На этот раз он остановился в раздумье, затем подошел к Джонни:
— Что это такое? — спросил он. — Почему ты здесь стоишь? Стоишь уже добрых три часа. Ты ведь не украшение этой площади.
Он ткнул Джонни своей дубинкой.
— Убирайся отсюда!
— Я жду свою девушку, — сказал он.
— Твоя девушка умерла, — нетерпеливо возразил полицейский. — Мне рассказывали об этом. Ее похоронили, и ты это знаешь так же хорошо, как и я. Или я должен показать тебе надгробную плиту с надписью?
Джонни внезапно поднял руки и в отчаянии схватился за голову.
— Она не придет, — продолжал полицейский. — Пойми это, наконец! Уходи, и чтобы я тебя здесь больше не видел!
Джонни слегка пошатнулся, словно кто-то вывел его из состояния транса. Коп ткнул его дубинкой и он медленно поплелся, едва передвигая ноги. Коп смотрел ему вслед, пока он не скрылся из вида.
И с этого вечера он больше не появлялся у аптеки. Никто его больше не видел.
Многие люди удивлялись. Они хотели узнать, куда он ушел, и что с ним произошло. Потом это желание у них прошло, и они забыли о нем.
Может быть, полицейскому следовало бы оставить его в покое и не препятствовать там стоять. Потому что до этого времени он никому не причинял вреда.
В авиакомпании «Три штата» все были очень довольны служащим Жозефом Мюрреем. Он работал у них третий месяц. Он был клерком и имел доступ к летным картам, бухгалтерским документам и
