Джузеппу, чтобы Петруччо осмотрела настоящая целительница.
Я встаю, чтобы убрать окровавленные кусочки ткани и натыкаюсь на взгляд друга Петруччо. Такой странный… Он сбивает меня с толку.
— Синьор, вы меня слышали? Ваш друг останется здесь. Сможете забрать его завтра после полудня, а пока…
— Вы так изысканно красивы, — шепчет он, не обращая внимания на мои слова.
Я хмурюсь.
— Боюсь, это не имеет значения…
— Для моего сердца ваш образ — единственное, что имеет значения.
Я вздыхаю, стараясь унять раздражение. Перебивать девушку — не лучший способ завоевать ее внимание.
— Благодарю за комплимент, — выдавливаю я. — А теперь вам лучше уйти…
— Как вас зовут, прекрасная синьорина?
Я замираю. О, если бы я только знала! Тревога, которую я на время отбросила, накрывает меня с новой силой, угрожая перерасти в панику. Итак, я умею вправлять вывихнутые плечи, но всё еще понятия не имею, как меня зовут. Бывают ли ситуации нелепее, чем эта?
— Прошу, назовите ваше имя, — с жаром продолжает юноша и подается вперед. — Клянусь, я буду прославлять его на каждом углу или хранить в глубинах своей души, как величайший секрет. Сделаю, как вы пожелаете, только, молю, скажите, кто вы?
Что ж, красноречия ему не занимать. Красивый, глуповатый, восторженный и странно знакомый… А сам-то он кто?
Я вдруг понимаю, что мой рот приоткрыт, будто бы в изумлении. Поджимаю губы в кривой ухмылке, чтобы юноша не заметил моей растерянности. Мало ли, как он ее истолкует?
— Ну ты даешь! — хрипло усмехается Петруччо, подав голос со скамьи. — Кто же не слышал про красавицу Розалину?
— Розалина, — шепчет его друг. — Моя неземная, прекрасная Розалина.
Его глаза начали блестеть.
Наверное, стоит поблагодарить Петруччо, который невольно раскрыл мне тайну моего имени, но новый поклонник не дает мне этого сделать. Он хватает мою ладонь и прижимает ее к своим губам на несколько долгих секунд.
Мне это не нравится. Я резко одергиваю руку, отшатываясь от него, но такая реакция, кажется, ни капли его не смущает. Он одаривает меня счастливой улыбкой.
— Этой ночью я усну с вашим именем на устах, дорогая Розалина.
С этими словами он разворачивается и делает три широких шага к двери. Но прежде, чем выйти в жаркий весенний вечер, он замирает, а потом снова поворачивается ко мне.
— Знайте, мой ангел, — говорит он нежным и сладким тоном, — что человека, который влюбился в вас этим вечером зовут Ромео. Ромео Монтекки.
Внутри меня всё падает. Эти слова гремят, как раскат июльского грома.
И когда Ромео Монтекки скрывается за дверью, я уже всё вспомнила.
Глава 2
Верона, Италия, июль1595 года
Жаркая веронская весна плавно перетекла в не менее жаркое лето, и пылкое солнце обосновалось в городе, выжигая рыночные площади и фруктовые сады. Меня утомляет такая погода, но я нахожу утешение в том, что жара замедляет не только мысли дам и синьоров, но и ненависть, которой пропитан город.
Чем жарче светит солнце, тем меньше у кланов Монтекки и Капулетти сил на поддержание конфликта, который начался задолго до этого лета. Эта пропасть гнева даже глубже, чем ров вокруг Вероны.
И я невольно стала частью этой вражды, ведь теперь меня зовутРозалина Капулетти.
В прошлой жизни я была Ангелиной Тарковой. Жила в Петербурге, училась на вечернем и готовилась к экзамену по зарубежной литературе на зимней сессии. Последнее, что я помню, это узкие улички Васьки, а потом… удар по голове и резкая боль. Затем было много света. Я лежала на спине и чувствовала, как поднимаюсь к солнцу.
Кажется, я умерла. Причем умерла довольно нелепо. Крыши в Петербурге чистят отвратно, и, судя по всему, мою недолгую и унылую жизнь оборвала слетевшая вниз сосулька.
Сначала я подумала, что оказалась в раю, ведь если рай и существует, то он должен быть похож на Италию. Но нет, всё куда интереснее. Уже почти три месяца я живу в книге. Той самой, гдедве равно уважаемых семьи ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролития.
Если где-нибудь в Венеции или Флоренции незнакомцы обнимаются при встрече, называя друг друга братьями, то здесь, в Вероне, мы приветствуем наших соседей настороженным вопросом:
— Какой дом ты поддерживаешь? Монтекки или Капулетти?
Конечно, сначала я была в ужасе. И это мягко сказано. Я думала, что сошла с ума. Я смотрела на свое отражение и видела то же самое лицо, но только оно будто бы стало… Красивее? Только бледность усилилась, но тут же это даже считает достоинством.
Мне потребовалась неделя паники, чтобы смириться. В конце концов, всё не так уж плохо. Во-первых, я стала не какой-нибудь посудомойкой, а знатной госпожой. Сами синьор и синьорина Капулетти называют меня «дорогой племянницей». Выделяют щедрое содержание. Даже в этом мире я сирота, но мне не привыкать.
Во-вторых, наряды тут роскошные, еда вкусная, а мое тело само воспроизводит кое-какие полезные навыки. Ну, вроде средневековых танцев и неплохой игры на лютне.
Но самое главное, в этом мире у меня есть… Семья. Настоящая. Добродушный дядюшка, сварливая тетушка и двоюродный брат Тибальт, от которого я в восторге. Он модник, бабник и самый остроумный негодяй во всей Вероне.
Именно он подбил меня на глупость, которую я собираюсь совершить этим утром. Остался час до рассвета, и я на цыпочках проскальзываю мимо покоев тетушки, чтобы выйти на улицу и насладиться бледной свежестью утра.
Мой путь лежит (подумать только!) в сад Монтекки. Завтра вечером дядя устраивает маскарад, и Тибальт рассудил, что будет забавно украсить банкетный зал цветами из садов «нечестивых псов».
Компанию мне вызвалась составлять Джульетта. Она тоже моя двоюродная сестра. Когда я впервые осознала, кто она такая, моим первым порывом было всё ей рассказать про судьбу, которую прописал ей Шекспир.
Но меня и без того считаются странной, так что я прикусила язык, чтобы не прослыть сумасшедшей. Или хуже того — ведьмой. Средневековье тут хоть и книжное, но на костер мне всё еще не хочется, даже если жизнь после смерти и существует. Но я все же хочу прожить до старости хотя бы со второй попытки.
Кроме того, я поняла, что… Я просто не знаю, как именно всё это будет происходить. К экзамену мне нужно было прочитать «Гамлета», а не «Ромео и Джульетту». Поэтому у меня с собой и был сборник
