улицы. Поверьте, вы предпочли бы ночевать под звездами.
— Да ладно тебе ворчать, — засмеялся Амрас.
— Я знаю, что такое людские города.
— Кто-нибудь догадался осмотреть свои сумки? – спросил Карантир. – Я один такой умный? Чудесно. У меня на поясе мешочек с мелкими самородками, словно прямо из Пятиречья. Надеюсь, советы нам все запомнили? А то у меня чувство, что я лишь недавно проснулся, прямо как есть, верхом, и пытаюсь вспомнить последний сон.
— А вдруг советы были разные для всех? — невинно спросил его Амрод, и вот здесь братья слегка обеспокоились.
Карантир поспешно перечислил:
— Обменять золото на здешние деньги, купить здешнее оружие стрелков и научиться стрелять из него поскорее. И еще один совет для меня самого.
Остальные закивали. Что ж, три совета хотя бы совпадали.
— Много ли таких советов на одного? – начал Куруфин подозрительно, но Маэдрос его прервал:
— Поговорим об этом позже. Не наспех. Я хочу выполнить в этом городе хотя бы первый совет, а лучше два.
— Было бы из-за чего беспокоиться! – младший из братьев погладил притороченный к седлу налуч.
— Из-за вашей самонадеянности – вполне, — сказал Маэдрос сухо, и Амрас осекся.
В молчании они приблизились к окраине городка, окруженного покосившемся частоколом. Но ворота были распахнуты, и при них не было охраны. Один за другим братья въезжали внутрь, проплывая мимо первых обшарпанных домов, и люди на улице бросали на них тревожные взгляды, скрываясь за дверями. Лишь светловолосая девушка с ведром у самого крайнего дома смотрела на них с почти детским веселым любопытством, улыбаясь так, что невольно хотелось ответить ей тем же.
Словно котенок сидит на окне и доверчиво тянется к прохожим, подумал о ней Маэдрос.
В низине, поросшей кустарниками и чахлыми деревцами, на берегу грязноватого пруда сходились две улицы городка, и стоял большой щит с выцветшей и выщербленной надписью местными рунами: «В сентябре года 18... от Рождества Христова отыскали мы это райское место и основали наш прекрасный город Парадайз-Спрингс! Благодарение Иисусу!» На свободном месте была выведена мелом от руки еще одна свежая надпись: «Богослужение к Дню Всех Душ состоится утром 2 ноября».
За щитом над небольшим белым домиком высилась кривоватая башенка. Четыре дома гордо стояли здесь, на перекрестке. Вывеска одного изображала мешок с монетами, другого – скрещенные бутылки, а две другие вывески напрочь выцвели.
— Что ж, — Маэдрос осадил высокого гнедого на площади и поглядел на вывеску с монетами, — я вижу шанс выполнить первый совет прямо сейчас. — Привычно потрепал коня по шее.
Карантир молча спешился и двинулся к двери.
«Оставь это мне», — донеслась его мысль. — «И не подходите к дверям все вместе. Мы похожи на враждебный отряд».
Другие братья тоже спрыгивали наземь, и Маэдрос спешился последним.
А Карантир просто взбежал по трем скрипучим ступенькам, сощурился на закат и постучал дверным молоточком, рассчитывая, что меняла, как бы он здесь не назывался, ещё не оставил работу сегодня.
Внутри послышались шаги, в двери отворилось небольшое окошко, в нем появилось лицо — кривоватый крупный нос, пепельные усы ниже него, а выше — подозрительно сощуренные глаза.
— Чего тебе, парень? — спросил нестарый, но хриплый голос.
— Говорить с хозяином.
— Вас там компания, вот и разговаривайте, — отозвались из-за двери.
— Я пришел обменять то, что у меня с собой, а не угрожать. И говорить буду с хозяином, не с охраной.
— Я не буду беспокоить владельца из-за залетных бандитов.
— То есть, ты хочешь лишить его прибыли? Думаешь, он тебя отблагодарит? — Карантир усмехнулся в дверное окошко, скрывая злость. Вот только не хватало просить о милости нерадивого слугу!
— Он меня отблагодарит за то, — отозвалась дверь, — что я всяких подозрительных юнцов не пускаю, за спиной у которых ещё шестеро стоят.
— Могу попросить их отойти, — пожал плечами Карантир, и сам делая шаг назад. Из окошка цепко осмотрели его, словно ощупали, и на несколько мгновений взгляд прилип к мешочку у него, Карантира, на поясе. И к ножу возле него. Взгляд этот искал что-то ещё и не находил, и Карантир остро ощутил некую недостачу, которую точно видел слуга менялы, и которую он сам ещё не мог назвать.
— А ты, парень, всегда на перестрелку с ножом приходишь? — в человеке за дверью стремительно начинало клубится некое злорадство.
— Хозяина позови, — повторил Карантир холодно. — Не тебе решать, с кем ему вести дела.
— Ошибаешься. Именно мне решать, побеспокоить мистера Эдмонда или нет, — в голосе за дверью была уверенность, которой человек не испытывал на самом деле.
Люди, подумал Карантир, криво усмехаясь, очень плохо управляют мыслями. Их порой слышно, словно детей, неспособных ещё прочно закрывать свой разум и держать мысли в узде.
Он молча ударил в дверной молоток снова и снова.
— Кажется, ты меня не расслышал, парень. Вали отсюда по-хорошему!
За дверью, почуял он, приготовились убивать: привычно и деловито, даже с неким удовольствием. И потому, когда в окошке показалась стальная трубка, Карантир не стал гадать, что это, а шагнул снова вплотную к двери и броском перехватил чужую руку прямо в окне, как перехватил бы руку с ножом.
Свою руку он слегка ссадил о край окна — оно было все же маленьким, две руки едва уместились в нем. Слуга заорал, Карантир с силой вывернул его запястье и левой перехватил выпавшее наружу оружие.
«Механический игольный арбалет? — подумал он мельком. — Слишком мал...»
Внутри здания хлопнула дверь, послышались шаги, и донесся другой недовольный голос:
— Энди, черти тебя дери, ты что там вытворяешь?
— Кажется, твой охранник твердо решил, — Карантир повысил голос, — лишить хозяина вознаграждения за обмен. — С этими словами он выпустил руку противника, тот отскочил, сдавленно ругаясь.
— Так, джентльмены, давайте спокойно разберемся.
Загремела задвижка, дверь распахнулась. Человек на пороге был немолодым, длинноруким и длинноногим, одетым в нелепо плотный для жары наряд в три слоя: с верхней лёгкой курткой, безрукавкой под нею и нижней рубахой, что виднелась лишь в вырезе той безрукавки. И ему было действительно жарко и душно, пот блестел на его шее и лице, но он терпел. Охранник его, что прижимал сейчас к животу пострадавшую руку, и тот одевался легче.
Правую руку хозяин держал в кармане.
Изнутри пришла духота, запах людского пота мешался
