случилось (арест? сердечный приступ?), — но, как бы то ни было, даже в этом ее отсутствии Горбачев видел еще один признак заговора.
— Некогда! — нетерпеливо ответил ему Вахтин, уже одетый в зеленый хирургический халат, с резиновыми перчатками на руках и со стерильной маской на лице. — Некогда, Михаил Сергеевич! Дорога каждая секунда!
Горбачев окинул взглядом их всех — Вахтина и еще двух кремлевских хирургов, их ассистентов и анестезиолога. Конечно, вряд ли все они вовлечены в заговор, это почти невероятно. И все же…
— Нет! — повторил он Вахтину. — Раису…
Вахтин засопел, сдерживая бешенство, и даже это показалось Горбачеву подозрительным. Но тут Раиса сама вбежала в операционную. За ней спешила медсестра, на ходу завязывая на спине у Раисы шнурки стерильного халата.
— Миша! Боже мой!..
Движением пальцев Горбачев приказал и врачам и медсестрам выйти из операционной.
— Вы с ума сош… — протестующе взревел Вахтин, но Горбачев только мучительно поморщился, и рука его вяло, но и властно велела им всем убраться немедленно.
— Полминуты! — процедил сквозь зубы Вахтин, и они вышли.
— Что, Миша? — наклонилась над Горбачевым Раиса.
Он чувствовал, что теряет сознание, что боль, горячая, как огненный шар, раскаленным комом распирает грудь и обжигает сердце, спину, мозг.
— Только… американский врач… из посольства… — произнес он сухими бескровными губами. И — утонул в своей боли, и последнее, что он видел — искру догадки в ее глазах…
Все, что было потом, он узнал с ее слов. Она загородила собой потерявшего сознание Горбачева, а Вахтин устроил ей скандал. «Идиотка! Он может умереть от пневмонии!» — кричал Вахтин, срывая с рук резиновые перчатки. Секретарь ЦК Виктор Лигунов уговаривал: «Раиса Максимовна, здесь наши лучшие врачи! Как мы будем выглядеть в глазах всего мира?!». Министр обороны Вязов орал по телефону американскому послу: «Да! Вашего врача, вашего! Я высылаю вертолет!». А шеф КГБ Митрохин сказал Раисе: «Если через три минуты американский врач не будет здесь, я арестую вас, и наши врачи начнут операцию!».
Именно в эти три минуты:
в Москве было объявлено военное положение, три танковых и шесть дивизий «спецназа» вошли в город, а вся армия, авиация, флот и ракетные части были подняты по боевой тревоге — отразить атаку извне, если покушение на Горбачева — это дебют иностранной агрессии;
лучшая гэбэшная дивизия имени Дзержинского блокировала Кремль — на случай, если вслед за устранением Горбачева планировался кремлевский переворот;
бастовавшие железнодорожники Кавказа, Сибири и Прибалтики добровольно прервали забастовку, Всесоюзный Стачечный Комитет строителей объявил об отмене всеобщей стачки, назначенной на завтра, а Координационный Центр Оппозиционных партий — об отмене всех митингов и демонстраций;
все телестанции мира прервали свои передачи и показывали момент покушения, безостановочно повторяя эти сенсационные кадры (на Съезде партии были операторы 43 крупнейших телестанций со всего света).
И только Московское телевидение, прервав, конечно, прямую передачу из Дворца Съездов, пыталось успокоить население: «Уважаемые товарищи! — говорил Кириллов, самый популярный диктор программы „Время“. — Правительство призывает вас сохранять спокойствие. Товарищ Горбачев доставлен в больницу, врачи принимают все меры…»
Но как раз в эти минуты врачи ничего не предпринимали, а ждали своего американского коллегу. Министерский вертолет маршала Вязова взял доктора Доввея прямо с крыши Американского посольства, полторы минуты занял полет от здания Посольства до Кремлевской больницы, и все это время Раиса держала оборону, не подпуская врачей к мужу, хотя он лежал на операционном столе без сознания. Наконец, Вахтин просто отшвырнул ее («грубо, как бык», говорила потом Раиса), подошел к Горбачеву и начал операцию, и в этот момент в операционную вбежал американский врач Майкл Доввей. «У меня не было выхода, Михаил Сергеевич, — объяснял потом Вахтин Горбачеву. — Вы могли умереть от пневмонии. Потому просить прощенья у Вашей жены я могу только за то, что не оттолкнул ее раньше. Мы бы не имели сейчас такого абсцесса!..»
— Батурин, не корчите из себя героя! Мы тоже члены партии, но мы же не давали Вам полномочий стрелять в товарища Горбачева, — произнес Марат Ясногоров, Председатель Партийного Трибунала. — А пронести оружие через шесть контрольных пунктов в Кремлевский Дворец одному человеку вообще невозможно. Значит, кто-то дал вам этот пистолет уже в зале. Кто? Назовите сообщников!..
Большой, в полтора квадратных метра, настенный японский телеэкран системы High Definition создавал почти полную иллюзию присутствия в палате Батурина и Партийного Трибунала. Батурин перевел взгляд своих светлых глаз с Ясногорова на других членов Трибунала и усмехнулся:
— Несколько лет назад немецкий мальчишка один пролетел над всей страной от Балтики до Красной площади. Я тоже пронес пистолет сам, в кармане…
— Как держится! Как спокойно держится, стервец! — подумал Горбачев. Так можно держаться только в том случае, если знаешь, что у тебя за спиной надежное прикрытие. Но кто же мог обещать убийце свое покровительство? Наверняка, только тот, кто и сейчас обладает значительной властью. Так неужели это Лигунов? Если бы Горбачев был убит, именно Лигунов, давний конкурент Горбачева в Политбюро, стал бы Генеральным. Никто другой. Так неужели он решился?..
— Повторяю, у меня нет сообщников и вообще тут нет заговора, — словно отвечая на мысли Горбачева, продолжал Батурин. — А вот единомышленники — вся наша партия. И потому я говорю: я стрелял по долгу коммуниста и от имени партии. Если разрешите, я объясню…
«Разреши ему! Пусть объяснит!» — чуть не сказал Горбачев в экран Председателю Трибунала Марату Ясногорову. Он не знал этого Ясногорова — кто такой? Откуда? Партийные Трибуналы были введены только в этом году, когда выяснилось, что 18 миллионов служащих советской партийно-бюрократической машины уже не только открыто саботируют перестройку, но и повсеместно наживаются на ней — берут гигантские взятки с кооперативов, рэкетиров, сельских арендаторов. Причем суммы взяток — чаще всего, в американских долларах — затмевали рекорды даже брежневской семейки в эпоху ее правления. И тогда Горбачев решился на чистку партии. Это была рискованная затея. В тридцатые годы Сталин проводил такие чистки террором, и тогда партия отдавала ему своих вождей и героев — лишь бы выжить самой. Но, выжив, партия научилась заранее убирать тех лидеров, у которых обнаруживались опасные для партократии замашки сталинизма. Так слетели и Маленков, и Жуков, и Хрущев, и Шепилов… Потому Горбачев повел чистку руками самой партии. Членов Трибунала подбирали из числа рядовых коммунистов, не занимающих административных постов, и они бестрепетно гнали из партии как старых, так и новых бюрократов. Несколько десятков крупных, показательных процессов над «скрытыми врагами перестройки» помогли Горбачеву восстановить свой авторитет в глазах народа, мечтающего о «сильной руке», и
