ее слабости, равно как и все сильные стороны. Упорство и мечтательность, решительность и порывистость. Только настоящий друг мог проникнуть в такие глубины и остаться тем же, не требуя большего, но и не прощая меньшее. Он не зажигал в ней огни небесные, не обещал звезд с неба, но и всегда ставил выше любой простушки, которая своими прелестями могла бы увлечь. Он оставался с ней. И она была в нем уверена.
— Не это ли женское счастье? — вслух задумчиво произнесла она.
— Чистая дружба, не омраченная страстями и тревогами, требованиями и терзаниями, — улыбнулся Дион.
— Как порывисты были те двое…
— Креон и Сюзанна?
— Креон и Сюзанна, — повторила она. — Сколько огня, сколько надежды, сколько веры во всепоглощающую любовь!
— Сколько опасности, сколько разочарования, — задумчиво произнес он.
— Ты думаешь, любовь и дружба между мужчиной и женщиной невозможны вместе?
Трактирщик, солидный мужчина лет пятидесяти в чистом переднике, подошел к их столику.
— Вам еще нагреть чаю?
— Да, будьте так добры, любезный, — обратился к нему Дион.
Флори обняла его за локоть.
— Так что? — добродушно рассмеялась она. — Что скажешь?
— Даже не знаю. Я долго об этом думал…
— И что придумал? Ну поделись же!
— Разве можно тебе в чем-то отказать? Ты же знала моего друга Бартье?
— Того полненького здоровяка?
— Его самого. Но он не всегда был таким полненьким. Раньше он был вполне себе упитанным добряком. Крутил свою мельницу да ничего не ведал. Жена от него сбежала с гусаром тех самых войск, что разграбили наши края… Тогда-то он и стал так есть, «заедать свое горе», как он сам мне говорил.
— Мы видели его в том году кажется?
— Да, в январе, когда вновь проходили через наши края.
— И что с ним?
— Да ничего. Жена вернулась же обратно в город. Гусар тот куда-то испарился. Она было к нему совалась, чтобы если не жить в любви вместе, то хотя бы дружить…
— И что он?
— А что? Дал пару мешков свежесмолотой муки да кошель медяков, чем был богат, — и все на том. Не мог он с ней водить дружбу, когда так горячо и самозабвенно любил ее. А она предала самые чистые его, пусть и наивные чувства. «Не могу, — говорит, — видеть ее взгляд, ее руки. Мне все кажется, будто она тогда будет моей. Но она предала же не только меня, но и себя. И какая дружба может быть там, где была такая любовь?» Так он говорит. Говорит, что не нужна ему дружба с той, которую он так любит. Пусть и не признается в этом. Я-то знаю. Но как склеишь разбитый сосуд?
— Какой-то умелец мог бы?
— Да только где его найти? Наши чувства для многих как потемки. И в собственной душе петляем, где уж помочь другому обрести вновь целостность? Вот и маются они оба в одном городе. Она в поисках дружбы без любви, а он в поисках любви без дружбы. Хотя… конечно, там, где будет любовь, там будет и дружба неизбежно. Как помнишь тот городской ученый?
— Ага. Смешной старичок!
— Да, да. Уверял, что все проходят одни и те же стадии.
— Напомни. А то я позабыла.
— Хорошо. Во-первых, идеал. Как вот Креон и Сюзанна сейчас, уверен, видят друг в друге все идеальное, без недостатков.
— Так.
— Потом пресытятся. Пусть не через месяц, не через два. Но общий быт и даже чуть разные взгляды проступят через бурю эмоций и чувств, вскроют через привыкание все естественные наклонности и настоящую природу каждого.
— Третье?
— Различия. Каждый уткнется в какой-то из углов другого. И тот станет для него краеугольным, важнее их двоих, важнее их прошлого и их будущего. Какая жизнь, когда такие недостатки?
— Самое легкое сбежать от другого.
— Или развестись.
— Духовенство противится этому.
— Это пока. В будущем, уверен, все изменится. И будут так же легко расходиться, как и легко сходиться.
— Четвертое?
— Через набитые шишки найти семейную мудрость. Которая сохранит очаг. Пускай, какие бы ни были ссоры, перепалки, а каждый знает, что ссоры, как грозы и бури проходят, а поле с посевами остается. И от их труда, усилий, веры и терпения зависит, какие всходы будут по весне.
— Пятое?
— Натерпевшись друг от друга, намолов вместе горы муки, перепахав поле, пройдя тяготы лишений, каждый отдаст долг другому, что тот рядом с ним. И вдруг да и закрадется та самая мысль, что хотел-то любви для себя. А что другому давал? Они вдруг вступят туда, где и начнется…
— Что?
— Шестая черта. Та самая дружба. Как близкие друзья, пойдут они вместе по жизни, доверяя все, делясь всем, живя для другого как для себя.
— И тут?
— И тут она… Через долгие-долгие годы… И вдруг — та любовь проклюнется: самая нежная, глубокая, преданная, очищенная от сорняков в житейских совместных трудах. Тогда-то они вдруг увидят по-настоящему не себя в чувствах, а другого. Тогда-то подружатся, узнают, наконец, другого полностью. И полюбят его.
— Ух!
— Но кто дойдет до этого седьмого барьера?
— Кто не дрогнет на первых?
— Да. Только погляди кругом, как быстро сходят на нет усилия, терпение, чувства и преданность.
— А где будет дружба — там будет любовь?
— Вот тут же и весь интересный вопрос. Как много видела ты тех мужчин и женщин, что начинают с дружбы и дружат между собою, не в силах разделить самого главного? Всей общей жизни?
— Дион, так ты думаешь, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает?
— А вот и ваш чай, — подошел трактирщик, услышав последний вопрос. — Если позволите, сударыня…
— Конечно, конечно, — улыбнулась Флори.
— Конечно. Ну какая дружба возможна? Мы же как видим вас, вашу прекрасную стать, или испытываем что-то к вам, или нет. Если нет, то и как нам дружить? А если испытываем, то какая же это дружба, когда первые ростки любви проклюнулись у нас внутри? Знаем мы о том или нет! И этой дружбой мы словно говорим: «Да, вы мне симпатичны! Я чувствую к вам что-то большее, чем дружеские чувства. Но давайте дружить, если вы зовете это дружбой!» Но только вы же скоро угадаете, что мы к вам более чем неравнодушны. Вот и дружба. Другое дело между мужиками! Да мы и дом вместе сложим, и поле перепашем, и отдохнем от забот вместе на лугу или в трактире! И разделим тысячи душевных бесед, и обменяемся всем наболевшим и утешим друг друга. А какая дружба с вашей статью? Когда уж готово разгореться внутри что-то? А если нет, то к такой мужчина и не
