Марк Веро
Соната для пера и листа No.1 in Des-dur. Un homme et une femme. Мужчина и Женщина
I. Allegro. Amour
Ее сердце трепетало, как подбитая стрелою лань, плыло над облаком в тающей дали. Ветры подхватывали вздох и уносили за дали, прятали по склонам гор и раздавали верхушкам елей.
— Ты навсегда со мною!
Крохотная фигурка прижималась к нему, тая в лучах закатного солнца. Тени разбегались от их силуэтов по крышам беззаботных домов и магазинов. Узкая улочка, в которую редко кто заглядывал, скрывала их от любопытных взоров. Зефирные струи крылатых мечтаний носились над ними. Легковесное и безоблачное будущее манило и очаровывало тем ожидаемым бесконечным счастьем, что рождалось от их поцелуев в эту минуту.
Юная красавица выскользнула из его крепких объятий.
— Ну, отпусти! — смеялась светло-русая девушка. — Мне нужно бежать домой. Иначе меня хватятся!
Юноша, статный и крепкий, мифический герой ее девичьих грез, нежно сжимал ее ладонь, выхватывая тонкие мимолетности чувств.
— Сюзи! Но будь же завтра в эту пору, моя ненаглядная Сюзанна! Ты обещаешь?
Она выпорхнула, как бабочка белянка из изумрудной поросли, оставив пушистые снежинки следов там, где он ее касался.
— Ничто меня не задержит, мой милый, мой Креон, повелитель моего сердца и моих дум!
— Уже я встречи жду с тобою!
— Я знаю.
— Нет, нет! И завтра я мечты не скрою. К тебе я подойду смиренно, тихо, скажу, как ждал, любил тебя. Как в мыслях ты была, как звал, ласкал тебя.
— Мой друг, уже вот светит нам луна! Скорей, скорей пусти!
— Как больно светит та луна! В алтарь же сердца положу твой образ. Услышь мой зов!
— Как колокол далекий нам стучит!
— Сродни душе моей тот колокол.
— Стучит.
— Еще сильней.
— Уж не утихнет никогда!
— Пускай! Пускай пройдут года — с тобою буду я всегда!
— С тобою буду я всегда!
— Мой друг!
Креон и Сюзанна вновь слились в одно. Неразлучное, непокрытое, откровенно обнаженное, бесконечно искреннее и отчаянно храброе чувство.
Вдали стихали звуки колокольни. Вечерня завершилась. Прихожане расходились по домам. Город S. тихонько загудел, чтобы затем уснуть. Редко кто замирал на том же месте. Каждый спешил домой. Теплота летней ночи привлекала только редких бродяг да тех странствующих мыслителей, которые ищут местечко для ночлега.
— Гляди, Флори! — силуэт в капюшоне нежным лирическим тенором пропел своей спутнице, указывая на парочку в переулке, что разлучалась с такой большой неохотой.
— О, мой Дион! Как это мило! Как прекрасно!
— Находишь?
— Еще бы! Лет десять назад была пора цветения и нашей любви!
— А теперь бы нам где укрыться? Вот о чем я думаю.
— Успеем об этом побеспокоиться.
— Укрыться от лунной ночи!
— А как бы пела я и танцевала в такую лунную ночь, — шептала его спутница, облаченная в такой же наряд странствующего.
— Смотри, Флори! Они наконец расстались!
— Как воздух дышит между ними! Смотри!
— Я вижу! Как будто шлейф нежнейших мотыльков струится разноцветным флорансом, нежным льном, невесомым шелком!
— Какие блики в темноте!
— Теперь и я вижу, как днем! Спешим же скорее. Слава богу, я углядел постоялый двор, где мы переночуем.
И они поспешили туда. Укрыться от ночной пустоты. Поближе к трескучему каминному огню, твердым надежным дощатым скамейкам и столам, на которых задымятся горячие блюда, как нельзя лучше подходящие для таких путешественников, как они. Весь день в пути. И вот ведь остановка!
II. Lento assai. Amitie
— Как хорошо дымятся наши блюда! — заметила Флори, девушка не первой юности, но все еще не утратившая женского очарования. Ее глаза задорно смеялись, а за уголками рта начинались прелестные ямочки. Миловидный овал лица обрамляли складки роскошных черных локонов. При свете трактирных свечей они отливали плавными волнами.
Ни тяготы путешествия, ни долгая странствующая жизнь не надломили ее удачливого нрава. Она вышла замуж рано, едва ступив на пору совершеннолетия. И вот еще не подошла к своему тридцатилетию, а столько успела в жизни повидать и пережить: и пору счастливого замужества с Дионом, цеховым ремесленником из их родного города; и пору, когда вражеские войска саранчой нахлынули на их окрестности, сожгли замок, уничтожили сотни построек, в том числе и производства, где работал ее супруг; когда тысячи беженцев растеклись полосами во все стороны и края. Пошли странствовать и они.
В одной из деревень Диона взяли на конюшню. Через год у них родился сын. Но местный граф позарился на ее красоту, а когда она отказала ему, то приказал бросить сына… о нет, она не хочет даже вспоминать о том.
— Ты задумалась, моя Флори? — нежно спросил муж.
Ее глаза накрыла поволока.
— Вспоминаю…
— Мой друг!
Муж обнял ее и прижал к груди. Она слышала ровное биение его могучего сердца. Он тогда бросился мстить. И едва не лишил графа жизни, как вовремя подоспели его рыцари. И впятером еле оттащили Диона от горла убийцы! И если бы не ее появление тогда… Они бы убили и его. Он вырвался. Они бежали. Они остались жить. Но зачем, для чего? Лишенные единственной счастливой весточки? Казалось, счастье оборвалось. Они пустились в странствия. И шли безостановочно долгие и долгие годы, пока не износили обувь, пока не изорвали одежды. В деревнях и городах они останавливались только затем, чтобы переночевать. И ничего нигде не брали, кроме той скромной еды, которой утоляли голод.
Она и сама не заметила, как исчезла скорбь. Раны остались на сердце и в душе. Но скорбь, тяжкая, кровоточащая, лишающая радости и смеха, ушла. Она смирилась со своей болью. И боль ушла. В их долгих путях они видели многое такое, что повергало в ужас, что наполняло состраданием к мучениям и лишениям людей. Постепенно ее глаза увидели боль других. И собственная скорбь притихла, умолкла.
А теперь? Теперь ее главное утешение, ее главный защитник, ее самый настоящий друг, который не оставил ее ни в радостях, ни в горести, был рядом с ней. Они испили чашу жизни вместе. И за долгие десять лет научились слышать те легкокрылые мелодии счастья, разлитого повсюду, там, где только могло уловить сердце, открытое новому, открытое надежде.
— Что может быть лучше первой любви? Первой и самой сильной влюбленности? Живительной, пьянящей, окрыляющей?
Флори взяла кружку горячего чая, которую поднес ей муж. Он все так же тепло и трепетно относился к ней, как и в первые годы знакомства. Он знал все
